Брюс. Дорогами Петра Великого

Другой же расчёт Пётр произвёл с бездарными командирами, разрешив Борису Петровичу Шереметеву изрядно почистить генералитет, прежде всего за счёт немцев нового прихода. Эти генералы и после похода всё ещё пересчитывали свои экипажи и горевали не столько о неудаче, сколько о пропавших вещах, требуя у фельдмаршала их полной и немалой компенсации. Но Борис Петрович держался против генералов твёрдо и отстоял-таки государеву казну. Что касается генерала Януса, то его за многие вины и поступки, так же как и генерал-лейтенанта Гольца, уволили со службы с бесчестием, без всякого абшида. Бригадир француз Моро де Бразе получил честный абшид и с миром отправился через Замостье во Львов, где, по его словам, «целый месяц отдыхал после трудов нашего сумасбродного похода». И хотя царская казна и недоплатила ему жалованье, француз не унывал и, познакомившись во Львове с пани Кристиной Сенявской и её сестрой, весело танцевал с обеими. «Сии дамы, — сообщает беспечальный француз в своих записках, — оказали мне много вежливостей; между прочим получил я от пани Старостины прекрасного испанского табаку, который оживил мой нос, совсем изнемогавший без сей благодетельной помощи...»

По армии же Бориса Петровича Шереметева, как последний отголосок Прутского похода, был по полкам разослан приказ:

«1. Объявить как в инфантерии, так и в кавалерии, что из дому царского величества пропала ручка алмазная, и ежели кто найдёт и принесёт к ставке его величества, оному дано будет 50 рублей;

2. Пропало также седло с лошади царского величества, чтоб оное объявил, ежели кто нашёл».

Неизвестно, нашлись ли царские ручка и седло, но в любом случае внакладе царь не остался, поскольку великий визирь Балтаджи Мехмед совершил небывалое на Востоке дело — вернул обратно царский бакшиш. Слишком много глаз было у недругов визиря в турецком лагере, и главными из них были крымский хан Девлет-Гирей и шведский король. И, опасаясь их доносов, визирь с тоской возвернул царю весь бакшиш, и не радовалось его сердце. Зато радовалась Екатерина Алексеевна, вернувшая себе не только свои драгоценности, но и золотую и серебряную посуду. Итак, драгоценности Екатерины остались у неё. Но как живуча легенда, что эти драгоценные камни спасли Петра на Пруте! «Какой историк, — пишет румын Когальничан, — ни изображал нам Петра, вымаливающего мир у Балтаджи ценою алмазов Екатерины? Но наши летописи, — продолжает румынский историк этого похода, — беспристрастные, не принадлежащие ни к какой стороне, показывают нам, что Пётр, как бы ни было опасно его положение, никогда не делал предложений, недостойных его, а его войско постоянно хранило грозное положение...» Армии, а не золоту обязан был Пётр спасению на Пруте.

С берегов Прута Пётр сообщил в Сенат о скором мире с турками: «Сие дело хотя и не без печали, что лишились тех мест, где столько трудов и убытков положено, однако, чаю, сим лишением другой стороне великое укрепление, которое несравнительно прибыльно нам есть». Как обычно, ясный разум преобладал в его суждениях: Прутский поход — неудача частная, в общем ходе Северной войны это случайность и главный итог похода не сдача Азова, а мир с Турцией, который снова развязывал России руки на Севере. У России оставался ныне один неприятель, дело с которым шло уже к счастливому концу. В этом была прямая выгода, и Пётр ободрял адмирала Апраксина, который нехотя сдавал Азов туркам: «...також и то рассудить надлежит, что с двумя такими неприятелями не весьма ли отчаянно войну весть и отпустить сию шведскую, которой конец уже близок является. Правда, зело скорбно, но лучше из двух зол легчее выбирать». Потому, хотя и было «зело скорбно», Пётр вернул туркам Азов и срыл Таганрог и Каменный Затон. Особенно горько было сжигать построенный с такими убытками первый российский флот, и Пётр с тоской пишет Апраксину, чтобы, перед тем как сжечь, «сняли абрисы (чертежи) с двух кораблей» собственной работы царя-плотника Петра Михайлова.