Брюс. Дорогами Петра Великого

Почтительно приблизившиеся отцы-иезуиты сладко запели. Выходило, что кардинал хочет того же, что и якобит де Мар: скорого мира России со Швецией, дабы развязать руки шведскому королю для совместного с испанцами похода против Англии. Правда, Альберони в своих прожектах превосходил по вымыслу даже якобитов: он хотел поменять короля не только в Лондоне, но и в Париже. Если в Англии кардинал думал возвернуть трон Стюартам, то во Франции мечтал свергнуть малолетнего Людовика XV, изгнать из страны регента герцога Филиппа Орлеанского и посадить на трон в Париже короля Испании Филиппа Бурбона. Было тут от чего закружиться иной слабой голове! Пётр усмехнулся, бросил письмо Альберони в камин, посмотрел, как вспыхнула и вмиг сгорела бумага. И подумал, что вот так же легко в огне войны с Англией и Францией сгорят и невесомые прожекты кардинала Альберони. А за тем визитом иезуитов разглядел руку одноглазого голштинца Генриха Герца, который из далёкого Парижа плёл свою паутину. Но в отличие от фантазёра Герца Пётр, как опытный корабельный мастер, любил в политике ясные чертежи. По тем чертежам выходило, что в Лондоне прочно сидел на троне Георг I, а не Стюарты, а Францией правил герцог Филипп Орлеанский. Ненадёжные посредники не устраивали Петра. Если уж вести переговоры со шведами, то переговоры прямые. Вот здесь и пригодился господин Прейсс. Всё это время он продолжал наблюдать за царём, следуя за ним как тень по всему Амстердаму после того, как тот выздоровел и вновь стал выходить в город.

Вскоре после приезда Екатерины в Амстердам Пётр вместе с ней посетил большой аукцион картин. Объяснения давал живописец Гзель, швейцарец по происхождению. Однако оказалось, что у царя уже выработался свой вкус: более всего ему нравились марины, т.е. морские пейзажи, и картины короля живописи, знаменитого фламандца Пауля Рубенса.

— Сей Венус прямо с тебя списан, Катюша, — указал Пётр на одно из аллегорических полотен Рубенса, приветливо улыбаясь жене. После того как побледневшая и уставшая после неудачных родов Екатерина появилась в Амстердаме, Пётр оказывал ей постоянные знаки внимания. Вот и сейчас повелел купить Венеру славного Рубенса и несколько марин Сило, предназначенных для новой загородной резиденции в Петергофе. К удивлению Прейсса, Пётр, который прослыл уже в Амстердаме почти Гарпагоном, заплатил на аукционе щедро, не торгуясь. Екатерина вспыхнула от радости. Господин Прейсс удалился с аукциона последним.

На улице неожиданно двое здоровенных драгун взяли его под руки. Окраинная улица в этот вьюжный февральский день была пустынна. Прейсс понял, что кричать бесполезно, и позволил усадить себя в карету. Вскочивший следом офицер молчал всю дорогу, и Прейсс сообразил, что спрашивать не следует. Карета миновала городские предместья и понеслась по укатанной дороге, которая вела, насколько помнил Прейсс, на юг, в Роттердам. Однако до того портового города не доехали: карета свернула на боковую дорогу, ведущую к уединённой мызе. Когда Прейсса вежливо ввели в хорошо протопленную гостиную, сопровождавший его офицер наконец открыл рот и объявил:

— Вы в загородном доме русского посла в Голландии, господин Прейсс!

Двери, украшенные трубящими в рога тритонами, отворились и вошёл богато одетый вельможа в длинном парике а-ля Людовик, наклонил голову и учтиво представился:

— Князь Куракин! — Вежливо усаживая Прейсса в кресло, он спросил с самой чарующей улыбкой: — Так о чём вы хотели со мной говорить, господин комиссионс-секретарь?

Прейсс понял, что русские о нём прекрасно осведомлены. Между тем Куракин отпустил офицера, заметив вскользь:

— Спасибо, Корнев! Чаю, государь этой услуги не забудет! — И, отвернувшись от Романа, с улыбкой повторил. — Так о чём же вы хотели со мной говорить, господин Прейсс?

Так начались тайные переговоры двух самых упорных противников по Северной войне в тихой и миролюбивой Голландии.

Царский визит в Париж

Уже через несколько дней после встречи Куракина с Прейссом зазвенел колокольчик в амстердамском доме купца Осипа Соловьёва и на пороге предстал, завернувшись в чёрный плащ и нахлобучив широкополую шляпу, барон Генрих Герц. Пётр помнил Герца ещё в бытность его голштинским, а не шведским министром, когда с Голштинией у России установились после прибытия посольства Бассевича в Петербург самые добрые отношения, и потому расчёт Герца был точен: Пётр принял его дружелюбно, скорее как нейтрального голштинца, чем как новоявленного фаворита Карла XII. Пётр понимал, сколь сильно рискует Герц, явившись инкогнито из Парижа в Амстердам. Ведь только что в прошлом году шведский министр был выслан из Голландии за сношения с якобитами и въезд ему в эту страну был воспрещён. Царь оценил, чем рисковал голштинец, и всегда отзывался в дальнейшем о Герце как об очень смелом человеке.