Брюс. Дорогами Петра Великого

Теперь царь сам хотел быть первым вестником мира и писал петербургскому губернатору А.Д. Меншикову: «Ежели даст Бог мир, чтоб в народ оный объявить хорошенько. Я слыхал, что объявляют при нескольких человек кирасир, у которых шарфы белые через плечо и пред оными трубачи, и таким образом ездят по городу с объявлением. И ежели так бывает, то оное прошу в запасе приготовить. О сём поговори с искусными людьми стороною, дабы прежде не разнеслося и не было б стыда, ежели мира не будет, а у нас сия препарация была». Брюсу он писал в Ништадт: «Известие о мире мне первому привезть в Петербург, понеже не чаю, кто б более моего в сей войне трудился, и для того сему никому являться не велите, кроме меня. Також, чтоб и партикулярных писем с конгресса о том никуда ни от кого не было от наших людей». Нетерпение было столь велико, что Пётр сам поспешил в Выборг, через который должен был скакать победный курьер из Ништадта.

ЭПИЛОГ

С великих торжеств, устроенных в Санкт-Петербурге по случаю окончания Северной войны и заключения победного мирного договора в Ништадте, Пётр написал признательное письмо своим уполномоченным на мирном конгрессе Якову Брюсу и Генриху Остерману.

«Трактат, вами заключённый, — писал Пётр, — столь искусно составлен, что и мне самому не можно бы лучше оного написать. Славное сие в свете дело ваше останется навсегда незабвенным; никогда наша Россия такого полезного мира не получала! Правда, долго ждали да дождалися, за что всё да будет Богу, всех благ виновнику, хвала!»

— Вот, Андрей Иванович, прав государь: двадцать лет мы воевали и наконец мира дождались! — молвил Брюс своему сотоварищу в Ништадте Остерману.

— Да и мы ведь, Яков Вилимович, через два конгресса — на Аландах и здесь — к этому славному миру прошли! Ни в чём не уступили в баталиях дипломатических, выполнили все условия государя и оставили за Россией и Лифляндию с Ригой, и Эстляндию с Ревелем, и даже Карелию с дистриктом Выборга! — гордо сказал Остерман.

— Ну, на Аландах-то ты согласен был пойти на уступки шведу и даже передать двадцать тысяч русского войска под команду Карла XII. А тот бы двинул сии войска сначала для завоевания Норвегии, а далее король-сумасброд, вместе со своим хитроумцем Герцем, собирался готовить десант в Шотландию, дабы снова усадить династию Стюартов на английском троне. И не успей Россия подписать мир с Швецией, как её втянули бы в войну с Великобританией. Хорошо ещё, что я на конгрессе, а государь — в Санкт-Петербурге вовремя сорвали все замыслы хитроумцев! Нет, что ни говори, мирный стол международных конгрессов таит иногда и угрозу новой войны! Однако пора нам в Санкт-Петербург, Андрей Иванович. Чаю, после сего ласкового послания от Петра Алексеевича нас в Сенате большие награды ждут!

Остерман сразу оживился, ибо ни о чём он так никогда не мечтал, как о наградах. И здесь сей честолюбец не ошибся. Сенат новорождённой Российской империи встретил творцов Ништадтского мира как героев.

Секретарь Сената с торжеством зачитал им решение о царских наградах: Яков Вилимович Брюс был возведён в достоинство графа Российской империи, получил поместье в 500 дворов и денежную субсидию. А Андрея Ивановича Остермана возвели в бароны и дали ему чин тайного советника, в следующем, 1729 году, он стал уже действительным тайным советником и получил должность вице-канцлера Российской империи: начался его долгий дипломатический карьер.

— Доволен, Яков? — спросил Пётр своего учёного бомбардира как-то раз на тихих аллеях Петергофа.

— Конечно, государь! — честно ответил Брюс. — Да ведь и ты, думаю, тем миром доволен?!

— Само собой. И то сказать — через три этапа войны прошли, а своего достигли, вышли к морю. Как ты думаешь: не пора ли нам ныне Академию наук открывать?

— Почему бы и нет, государь! Сколько смышлёных молодых людей подросло! Вот у меня в Берг-коллегии, скажем, есть Василий Никитич Татищев: на поле баталии знатный бомбардир, а в душе — тихий историк. Всё грозится «Историю Российскую с древнейших времён» написать и во всех событиях российских толком разобраться.

Пётр рассмеялся: