Бродячая музыка

Работников мелькают молотки,
и зной как бы задерживает звуки:
ударов по железу перестуки
слышны уже с подъятием руки.

Мне наблюдать инверсию смешно —

железки получаются немые,
а дядьки, по-гусачьи выгнув выи,
должно быть, матерятся; как в кино,

не требующем звука. Жесть вдали

почти течёт под воздухом ручьистым.
...Что строят и зачем на воле чистой
в святом углу беднеющей земли —
знать не хочу.

Дитя на день

Песок, подсыхая, ссыпается с башни,
волна оголяет канал.
О, как это грустно, что то был вчерашний
пленительный день; подгонял
ты воду в запруду руками и... ложкой
(у нас — ни совков, ни лопат!).
На остров вились вдоль канала дорожки
и к озеру каменный спад.
Да здравствует то, что мой друг — созидатель:
придумок и дел — счёту несть!
Подкинул вот крестника нынче Создатель,
пять лет ему только и есть.

Игорю Жукову, играющему Скрябина как я

Что, пикейный сухарик, вещун-человечек,
клавиаторный мощный колдун,
для чего столь узки — не подкрылия! — плечи
и над птичьею шеей колтун?
Но прилежные жильные руки огромны:
дровосек, дроворуб, дроволюб,
меднострунного зверя картавые громы
приручи, приструни, приголубь.
На петрушечном личике — ликованье:
победительнейший из тихонь!
Твои взмахи и вздроги, толчки и киванья —
это вздохи вулкана, огонь;
это сцепы, пульсация и мерцанье
тонкорунного, хрупкого льда —
твои взмёты и трепет, рывки и касанья,
над роялем сияние лба...

Искусительной силою скомкан и выпит,

искупительной музыкой свят.
Как вы бьёте! — не целясь, зато навылет —
ты и старший сонатный брат.

Цезура

Ах, какое это счастье —
письма с неба получать,
травки разбирать на масти,
тучи с запада встречать;
уподобясь черепахам,
созерцаньям день раздать
(луг небесный перепахан),
стадом Пастырю воздать.

С утра за роялем

Вот и апреля вышел срок.
Он просто вырос и, раскован,
весенним телом бестолковым
суётся между нотных строк,
трёт о хребет рояля панты,
дурачась, принуждает лад
переиначить невпопад
у разгулявшейся куранты,
стирает траурный квадрат
на прошлогодних некрологах
и проясняет самый строгий
лик отраженьем альборад.

Тихим летом

Я — колдунья с певучим котом,
в перелеске живу приозёрном,
под реликтовой кроной узорной,
не тужа ни о чём, ни о ком.

Не горюю, мечтаю, не сплю;

с тем, кого так люблю, по полгода
не видаюсь, почти не люблю...
Ну, а кот — то сулит непогоду,

то сверчку задаёт камертон,

то складирует шишки от дятла.
Мне на свете одно непонятно:
ни гу-гу никому мы о том!

Охотник на пленэре