Щебетала за купца, когда поразмялся разговор, болтливая барыня из разряда тех богомолок, которые, безразлично, в замужнем и вдовьем положении, обрекают себя на скитание по монастырям. Они докучливо осаждают всех настоятелей, часто добираются до архиереев и заводят с ними беседы с исключительной целью потомиться под тяжестью обуревающих душу вопросов. Собственно, до разрешения их мало им дела. Полученное или не усваивается вовсе по неразвитости, или скоро забывается по дворянскому и светскому праву, именно с одним приятным итогом и преимуществом, что с этим же вопросом можно-де заново обращаться к другим и новым лицам.
Новые лица, новые виды, новые впечатления для подобных ханжей - всего дороже и милее. При этом вопросы, залегающие в душу, бывают самые причудливые и неожиданные, ставящие совестливых в тупик и вызывающие у смелых решительные ответы, произносимые не без улыбки.
- Можно ли, не грешно ли и разрешается ли святыми отцами пробовать на зубах яйцо до заутрени Светлого Христова Воскресенья? Следует ли читать очистительную молитву над оскверненным околевшею мышью глиняным сосудом, или полагается творить это по требнику Могилы только над деревянным сосудом?
Иногда они обращаются за объяснением снов, в которых проявится что-нибудь от Божественного. Иногда принимаются хлопотать и докучать о православии новой чудотворной иконы или об открытии новоявленных мощей вроде Анны Кашинской и Марфы-посадницы. При этом простодушно рассказывают о совершившихся знамениях над ними самими или над их ближними, о различных исцелениях, о чудодейственной силе могильного песка и о прочем.
Таких святош из женского пола и дворянского звания ко всякому архиерею прикомандировываются целые десятки.
У всякого архимандрита так же сидят, вздыхают и докучают такие же ханжи, по тому неотразимому закону, что их «ничем же избыти не можно: ни молитвою, ни постом». Скорее мир прейдет, а они не переведутся на Святой Руси, где так просторно для шатания и так много монастырей и монахов.
Прошлое таких госпож обыкновенно веселое и шаловливое, с избытком грешков среди холостёжи, без разбора чинов. Таких грехов на одной голове скопляется иногда так много, что когда, издержавшись в светской жизни, эти грешницы начинают поверять себя и вдумываться, то выходит всегда на одно: надо отмаливаться. Избирается духовное лицо, всего чаще монашеского чина, ему вверяется всякая тайна, от него получаются поучения и руководства, как поступать и что делать. Выбирается одна церковь, на которую и устремляются любовь и попечения: жертвуются вклады, производятся всякия починки. Церковь эта считается своею, как бы домашнею, где и молится жертвовательница не иначе как впереди всех и на коврике, с печатной книжкой в руках. Сюда выносится дьяконом отдельно на блюде просфора. Ей первой, при выходе, подается крест для целования, к первой приезжают славить и т. д. по вековечному обычаю. Не в своей церкви госпожа эта и молится неохотно. Из нее отлучается она только в любимый монастырь и позволяет себе иногда снисходить до торжественных архиерейских служений (как случилось и на этот раз). Но и тогда она не отказывает себе в привычных удобствах: большой гайдук идет впереди и толкается, осаживая толпу и пролагая путь.
Высокие чепцы эти на трясучих головах с развевающимися оборками всегда торчат впереди у самых иконостасов, где эти молельщицы постоянно отличаются особым нервным беспокойством и хлопотливостью. Они либо лазят по лесенкам и прикладываются к местным иконам, без разбора, во время и безо времени, либо толкутся у южных дверей, где о чем-то всегда спорят и вздорят с дьячками и подолгу толкуют с дьяконами: то перепутают им поминальники, то мало вынут частиц из просворки, то и просворка-то словно не та: она подала как будто побольше и покрупнее.
Надоели эти молельщицы всем духовным, но не как Христовы невесты, а как истинные «иродиады», которых попы ублажают «страха ради архиерейска», так как эти лживые «магдалины» болтливы и злы на язык.
В качестве святых жен они щекотливы на обиду, капризны и мстительны во всех случаях, когда не усноровят им первым подать крест, забудут вынести просфору и т. д. Мстительность у них прикрыта всегда простодушным желанием пещись о чистоте нравов служителей алтаря. Доносы владыкам на неугодливых попов у них полагаются в разряде благочестивых подвигов и в качестве радения о церкви. В этом отношении они очень опасны и сильны тем своим свойством, что рядом с богомолениями умеют показать благотворения и делать различные, иногда очень щедрые вклады. То и другое, конечно, делают они так, чтобы было всем видно.