Бродячая Русь Христа ради

Попадая в хорошую и работящую семью по выбору слепого сердца, не разбирающего наряда и характера, адовщинские девушки в роли жен и снох только на время исправляются от обычной и привычной своей беспечности и страсти таскаться по подоконьям с коробками. Но до сих пор еще не видели примера, чтобы сделались они настоящими людьми и добрыми хозяйками. Взятая туда, где нищенство предосудительно и занятие им зазорно, сыто накормленная и одетая куколкой, она ищет случая - как бы выскользнуть из глаз и, воспользовавшись темнотой сумерек, одеться в лохмотья. Не успеют домашние спохватиться, как она уже побрела в соседнее селение за милостынькой. Ни ласки мужа, ни советы свекра, ни упреки золовок и свекрови не в силах победить страсти, одинаковой с той, которая тянет кабацкого завсегдатая сглотнуть хоть капельку винца из стаканчика, выпитого прохожим посетителем. Как праздник, а в особенности летом, когда оставляют ее, отбившуюся от рук лежебоку, домашние, ушедшие в поле на работу, она оболокается в лохмотья, надевает кузов и тащится к наслаждению - постучать в подоконник и поныть под окнами, поскучать на свою нищету в избах доверчивым беззубым и глухим старухам и несмышленым ребятишкам - было бы только кому слушать. Она не прочь и стянуть плохо лежащее. Честной семье немало достается труда разыскивать потом тех, кого она обидела, и возвратить то, чем она обездолила. Некому на нее и пожаловаться. Не идти же в ее родную семью, где все по тому же и по-старому: «опять мужичок пойци хоцет» на такой же промысел, и сам «отечь не сышшет», куда забрался сын, и «где его найци, не ведат» (говоря их же своеобразным наречием). У шуваликов заводилось даже такое правило, что «кто плохо добывает, за того и девка не пойдет замуж». У этих, как и у одоевских (в отличие от калунов), установился обряд артельного дележа сборов, тотчас же по возвращении вечером на ночлег, на равные части и с тем, что устраивается складчина на выпивку и закуску (и эти привыкли сладко поесть, а шувалики, сверх того, заявляют московское пристрастие к чаю). Тут же, на постоялом дворе, устраивается взаимное угощение до особого безобразия (имеющего название нищенского), если нищеброды в подвалах и чердаках «шиповского малинника» или в «железниках» (на железинском подворье) понадеялись на московских чудотворцев. Тут только и дозволительны для подмосковных шатунов те веселые праздники, которые калуны имеют право отправлять на родине в открытую и широкую. Зато в Москве для таких дел не только раздолье, но и определенный порядок по известной программе.

Раннее утро. Жильцы этих притонов всякого сброду, где нищие безразлично смешиваются с ворами-жуликами, спят вмертвую. Нищие встают, ударили к заутреням. Редкий поднялся здоровым и бодрым: трещит голова. Заутрени еще не отошли, надо торопиться постучать в аптеку - в кабак; там к этому стуку прислушались и по ударам знают, что просится самый почетный и любимый посетитель заведения - нищий, успевший оглядеть всю окольность. Городового не видать - спит.

Опохмелился нищий и немного захмелел - не беда: на церковной паперти не станет соваться к носу подающего, а на почтительном отдалении вытянет руку. Если он не выдержит в кабаке и прорвет его, то потащится опять в ночлежную спать, в карты играть, песни слушать, сам разговаривать.

К полудню - работа: лавки открыты по-московски - настежь, к тому же и трактиры отперты.

Богатый купец оставил на помин души своей большой капитал; его помаленьку меняют на великое множество медяков целыми мешками. Приказчики ставят во дворе, у калитки, стол и на него деревянный ящик. Всякий пролезает сквозь калитку, берет дачу, крестится кулаком и, отходя, обдумывает, как бы в другой раз пролезть. Одна нищенка выдумала: сгребла пробегавшую сучку, завернула в тряпицу и поднесла, чтобы дали двойную дачу, да собака залаяла, а следом за ней и она сама завизжала.

В полдень в «железниках» нет никого - все за делом. Вечером - опять все налицо: продают желающим собранное, меняются выпрошенной одежонкой, на деньги играют в карты. Слабые вообще до женского пола, нищие любезничают с пьяной проживалкой до того времени, когда хозяева оберут за ночлег деньги, - шабаш: буйному сонмищу переставать пора, надо стихать.

Хозяин огни погасил, оставил лишь один ночник, который только трещит и воняет, но не светит - не его это дело. Спать пора. Опять ночлежники попали в то колесо, которое называется беличьим: стучит, кружится, вертится, а конца ему нет.