Бродячая Русь Христа ради

Наступала весна. Торопливые ручейки, сдерживаясь в кропотливой и настойчивой суете своей только лишь ночным холодком и утренниками, за день и на глазах совершали видимые чудеса. Быстро превращались белые, как лебяжий пух, снеговые поляны в синевато-мертвенные. Подточенный и подмытый, снег оседал, превращаясь в пену на тех местах, где, весело резвясь на веселом солнечном пригреве, шаловливые потоки сбегались вместе и становились еще говорливее и торопились по обнаженным покатостям на крутые берега широкой реки.

Под речной лед давно уже и неустанно днем спрыгивают по крутоярам эти докучливые резвуны, успевающие соединяться в сердитые ручьи. От их усилий береговые припаи успели уже оторваться от закреп и обнажить живую воду. Лед также мертвенно засинел и потрескался.

Как ни хлопотали по ночам свежие холода приковывать к береговым зацепам отстававший лед, малая, но дружная сила брала свое. Ледяной покров двинулся с места. По трещинам обнажились полосы черневшей воды. Грязная, старая зимняя дорога, утыканная вехами и лежавшая всю зиму кривулями, совсем выпрямилась и легла вдоль русла. Проруби также переменили место и стали едва приметны.

Река, как говорят, задумалась и приготовилась к неизбежному перевороту.

Тихо зашевелилось все ледяное поле и сперва, как полусонное, стало лениво подвигаться на береговые завороты, огибало мысы и наталкивалось надломанными боками на камни и скалы. Поверхность реки очень скоро приняла оживленный, веселый и игривый вид. Льдины поскрипывали, слегка покачивались, и поталкивались ребрами, и плыли врассыпную: мелкие и задние нагоняли большие и передние и либо лезли на них и становились ребром, либо подбирались снизу и надламывали те из них, которые тяжело шли и сильно изныли на припеке весеннего солнца.

Обрадовалось теплому дню и пленилось веселой картиной ледохода все население небольшого, но старинного городка и собралось смотреть на родную реку, от мала до велика. На берегу ее все налицо: с черемуховыми и камышовыми палками степенные граждане молчаливо сидели на завалинках у домов и на скамейках набережной. Менее пожилые разместились на накатах сосновых бревен. Малые ребята все у воды, где уже успели намокнуть и продрогнуть. Зажившая река увлекла всех своим веселым видом и только раз в году повторяющейся картиной, которая навевает столь приятное и спокойное раздумье.

Только когда передняя масса шевелившегося льда вновь забелела и ближние льдины начали набегать одна на другую, а число коловоротов стало увеличиваться - пришло в движение и засуетилось все, что было на берегу. Молодежь побежала вдоль по реке, поднялись с места старые и степенные люди - от сильного напора набегавших волн на крутом повороте реки произошел затор.

Лед остановился, и, по-видимому, на долгое время.

Гулко зазвонил соборный колокол ко всенощной. Можно бы уже расходиться по домам или в церковь: завтра большой праздник. Или еще поглядеть на реку?

С противоположного берега на лед спрыгнули две живые человеческие фигуры и побрели одна за другой.

Нельзя теперь не остаться на берегу, чтобы с замиранием сердца не посмотреть на то, как люди эти начнут доходить до середины реки, чтобы на все голоса закричать им требование возвратиться туда, откуда сошли и где между старыми амбарушками и сараями сиротливо чернеет едва живая сторожка перевозчиков, теперь пустая, но казавшаяся на этот раз такой приветливой и гостеприимной. В крике с городского берега помянули и ее, и амбарушки, и всякого лысого беса, и всех родителей.

Путники не внимали советам и застращиваньям, но поторапливались, особенно передний, который смело и уверенно шел вперед, перепрыгивая через стоявшие ребром льдины. Только раз остановил он шаги, чтобы поднять заднего, который запнулся за стамуху, упал и закричал недаровым матом. На берегу, в виду этого казуса, даже ахнули тем могучим вздохом богатырской груди, который может вылететь лишь из огромной толпы, настроенной одним чувством и одновременно пораженной внезапным ужасом.

Путники определились и отделились: передний был мальчик с длинной палкой, за которую ухватился обеими руками старик. Стало удобным определеннее ругаться и увереннее кричать.

- Проломанные головы эти «крапивники»! Нет у них страха Божия! -слышалось от одних.

- Потонет бесшабашный - не жалко? За что старик пропадет? - вторили другие.

- Назад, окаянный! Пихай старика в спину. Пропади ты совсем! - желали третьи, и как ни отмахивали руками от своего берега путников, они были под самым городским взвозом.

Как ни усердствовали десятские, где-нигде заручившиеся длинными и толстыми палками - осязательным знаком своего полицейского достоинства, чтобы не пускать нищих на городской берег, оба последние советов и угроз не слушались. Ловко вспрыгнул на песчаный откос мальчик, но старик опять запнулся, упал и перемочился.