Бродячий цирк (СИ)

Они были на полголовы ниже меня и на год-полтора младше. Их было семеро. Обыкновенные хулиганские рожи, вроде тех, что шныряют по подворотням любого города. Но отличия всё же были: cиняки и царапины были крест-накрест заклеены свежими пластырями. Порванные штаны аккуратно заштопаны.

— Эй, ребята!

Семь пар глаз уставились на меня. Я вспомнил Вилле и Сою. Особенно Вилле. Попытался придать своему лицу такое же выражение. Выражение постоянной и плохо скрываемой настороженности, выражение всегда-на-готове. Сердце бешено стучало и рвалось с поводьев.

— Вы местные? Есть вопрос.

— Чего тебе? — грубовато ответил один.

«Ты откуда взялся?» — додумал я второй вопрос, который неминуемо должен был последовать, и тут же подготовил на него ответ. Однако его не прозвучало.

— Видали, вчера выступал цирк?

— Ну, — ответил другой с точно такой же интонацией.

И опять вопроса о территориальной и кастовой принадлежности не последовало. Если бы они узнали, что я из цирка, спасти меня смогла бы только самоуверенность и то, что я всё же немного постарше их.

— Приходил доктор. Из аптеки на Крюгерштрассе. Такой, в очках и с бородой. Он пропал. Вчера ночью не вернулся домой. Может, вы что-то слышали?

— Не слышали, — сказал третий. Снова с той же интонацией, она звучала как магнитофонная запись.

— Доктора мы знаем, — тявкнул второй.

— Цирк видели, — сказал первый и поскрёб локоть. Локоть был крест-накрест заклеен пластырем, тем же самым, что красовался на разных больных местах остальных. Словно у всех была одна мама. Или, по крайней мере, они все покупались в одной аптеке. Вполне возможно, что в той самой, где я побывал полчаса назад.

— А что, он пропал? — проснулся четвёртый.

— Кто пропал? Цирк? — это не то пятый, не то шестой. Пятый совсем крошечный, голова утопает в не по размеру огромной кепке. Шестой чуть постарше, с короткой стрижкой под ёжик. Что объединяло этих двоих, так это одинаково квадратные подбородки, которые встречаются обычно у зрелых мужчин. Наверное, братья.

— Да нет же. Он спрашивает про доктора, — сказал седьмой, низенький коренастый мальчишка с глупо заправленной в шорты майкой. У него у единственного в качестве оружия был пластиковый автомат.

— Доктора мы знаем, — сказал четвёртый.

— Ну и что с того? — сказали хором первый и второй.

Я открыл рот, чтобы ответить хотя бы одному из них, и только тут понял, что все мы говорим на одном языке. Растерянно попытался понять на каком, и запутался ещё больше. На немецком мы говорить не могли, просто потому, что я его не знаю, и не понял бы ни слова. На английском тоже навряд ли. Может быть, я бы всё и понял, но с известным трудом.

— Вы говорите на польском?

Я внимательно их разглядывал. Из карманов торчало обычное мальчишеское «оружие» — рогатки и палки, которыми можно при случае очень весело запустить в бродячую собаку. У одного карманы куртки и штанов сильно отвисали, будто были набиты камнями.

Первый и второй растерянно переглянулись, а потом второй переглянулся с третьим. Четвёртый от волнения начал выковыривать из карманов и класть в рот гальку. Седьмой засунул в рот автомат, так, словно собирается застрелиться. Они тоже не ожидали такого поворота событий.

Шестой развёл руками и что-то сказал. На этот раз на немецком.

— Не пудрите мне мозги! Вы говорили на польском. Ты — я ткнул в первого, — спросил, что мне нужно, а ты, — в того, чья голова утопала в невозможной кепке, — сказал, что вы все знаете доктора. Или стой, это был не ты… Но кто-то из вас точно такое сказал.

Снова — семь пар настороженных глаз. Никто из них не двигался, никто не пытался грозить мне своими палками, ссориться друг с другом, громко и со вкусом материться, жевать жевательную резинку. И вообще, что они делали, когда я подошёл? Просто стояли и ждали?

Я сделал шаг и отвесил ближайшему оплеуху. Кепочка «Nike» слетела с головы в дорожную пыль, открыв взгляду тщательно расчёсанные и вымытые волосы. Шерлок Холмс, великий сыщик, удавился бы, увидев такую маскировку.

— Куда вы дели доктора?

Я ошибся. Они были не настоящими, они были образцовыми. Если немного расшевелить воображение, можно представить, как их одевают и готовят к выходу в свет. Как летают морщинистые руки, под тонкой, ухоженной кожей проглядывают синие вены. Я вижу кружевные манжеты, потом тёмно-синие рукава, разливающиеся в тёмно-синее платье с целомудренно закрытыми плечами. Тормошу воображение ещё больше и вижу наконец лицо. Её года уже катятся к закату. На лице немного штукатурки, словно она так и не смогла решить, пристало ли женщине её возраста краситься или нет; выглядит всё это как облезающая стена старого дома. Кто ещё может придумать таких неубедительных мальчишек? На шее у неё уйма пластиковых побрякушек, из-под манжетов на обеих руках выглядывают наручные часы. Под ногтями полоски грязи, которым она не придаёт внимания.

Мальчишки выстраиваются в очередь к своей маме (бабушке?), и она «как надо» поправляет воротники на их куртках.

Молчание. Я сделал ещё шаг и наступил на ногу второму.

— Вы знаете, куда делся доктор, верно?