Читаем Бродяга. Побег полностью

Читатель, наверное, справедливо задаст вопрос, зачем же нужна была такая радикальная мера, как смерть? А все дело было в том, что у мусоров этого зловещего региона, в отличие от других частей страны, существовало такое правило: если ни один из вышеописанных мною инструментов пыток не смог разговорить пытаемого, что бывало крайне редко, к нему применяли крайний метод, которым и являлась бутылка. Но применялся этот извращенный метод пыток в духе «утонченной изысканности востока» в основном к людям, придерживающимся воровской идеи или непосредственно к ворам в законе.

Например, в то время в Бакинском горотделе, где мне в подвале его КПЗ впоследствии пришлось просидеть несколько месяцев, один из урок, пытаясь избежать позора быть посаженным на бутылку, выбросился из окна третьего этажа. К несчастью, внизу варили битум, и он угодил прямо в бурлящий котел. Произошло это весной 1986 года.

Если же начать описывать пытки, которые применялись во всех закоулках мусорского Азербайджана, да еще и чуть ли не каждый день над людьми, которые не были так популярны в среде преступного мира, как воры в законе, но были стойкими борцами за идею, если позволительно будет так выразиться, то думаю, что здесь целой книги не хватит.

Таким образом, человек, подвергшийся подобной пытке, с точки зрения ментов, конечно, уже не мог считать себя тем, кем был прежде. То есть, говоря языком легавых, для них он был уже обезврежен и обезоружен. И, наверное, в какой-то степени менты добивались того результата, который был им нужен.

Что же касалось того, как на это обстоятельство посмотрят люди, с кем непосредственно придется общаться человеку, прошедшему через подобное испытание, то здесь мнение складывалось всегда однозначное. Если человек выдерживал все козни легавых, то никто даже и заикнуться не смел о том, что он не заслуживает места под воровским солнцем.

Но все же осадок от этой экзекуции у того, кто прошел через нее, оставался, конечно, мутный и на всю жизнь, да и психика его была уже надломлена и он мог выкинуть любой фортель.

Поэтому бродяги, которые ожидали чего-то подобного для себя, старались избегать этого любыми способами. Слишком многое ставилось на карту.

Все это я, конечно, знал и всегда был готов к любому повороту событий в жизни, который мог быть связан с мусорскими происками.

Судьба почти постоянно готовила меня в процессе жизненного пути к подобным испытаниям, будто я родился на свет именно для этого: терпеть и переносить страдания и муки.

Постояв немного со мной у дверей этой обители дьявола, видно давая мне тем самым возможность получше прочувствовать, что меня в дальнейшем ожидает, Расим молча вышел, оставив меня наедине с этим стервятником. По всему было видно, что у них уже давно все было оговорено и запланировано.

Глава 4

Палач

Какое-то время этот питекантроп рассматривал меня молча, оценивающим взглядом профессионала. Я, набравшись наглости, сам подошел к нему поближе, как бы для того, чтобы получше разглядеть эту падаль. Мне не стоило этого делать, потому что не успел я еще перевести дыхание после этой дерзкой выходки, как молниеносным ударом в лоб он уложил меня на пол. Думаю, что такому удару мог бы позавидовать не один боксер. Я был в нокауте и не успел еще даже прийти в себя, как пинки ногами посыпались на меня.

Пока все действия этого мусора были давно знакомы мне, поэтому мне еще как-то удавалось избегать прямых ударов по почкам и печени. Но вот когда, видно, уже устав бить меня ногами, он связал мне руки сзади толстой бечевкой и подвесил, подняв как пушинку, на крюк, который торчал в стене рядом с ведром воды, я уже не смог избежать своей печальной участи.

Когда эта мразь вытащила из ведра с водой один из двух толстых резиновых шлангов и стала окучивать им меня, я, не выдержав боли, стал орать до тех пор, пока мой крик не превратился в шипение и свист.

Не знаю, сколько времени я провисел в таком положении — минуту или десять: в такой момент человеку трудно ориентироваться во времени, но хорошо помню, что, когда он снял меня с того крюка, так же как и подвесил легко как пушинку, я тут же потерял сознание от соприкосновения связанных сзади рук с полом.

Очнулся я весь мокрый, в луже воды, по-прежнему со связанными руками. Видно, пока я был без сознания, меня обливали водой, чтобы я быстрее пришел в себя.

Первое, что я увидел, открыв глаза, были два ботинка, скорее всего последнего размера. Трудно было их не узнать. Я чуть приподнял голову.

Невероятно, но факт — этот тип спокойно пил чай, и даже не преминул улыбнуться мне, когда увидел, что я пошевелил головой. Он сидел за столом с таким видом и вкушал горячий напиток с таким наслаждением, будто только что вышел из парилки.

Оттого что он сидел на стуле, его безобразный живот выпирал еще больше, фартуком закрывая его колени. Пот ручьями катился с его противной хари, милицейская рубашка была насквозь пропитана потом, а на животе, из расстегнутой рубашки, проступало что-то сродни болоту: вода и растительность.

Перейти на страницу:

Все книги серии Бродяга [Зугумов]

Воровская трилогия
Воровская трилогия

Преступный мир и все, что с ним связано, всегда было мрачной стороной нашей жизни, закрытой сплошной завесой таинственности. Многие люди в свое время пытались поднять эту завесу, но они, как правило, расплачивались за свои попытки кто свободой, а кто и жизнью. Казалось бы, такое желание поведать правду о жизни заключенных, об их бедах и страданиях должно было бы заинтересовать многих, но увы! Некоторые доморощенные писаки в погоне за деньгами в своих романах до такой степени замусорили эту мало кому известную сферу жизни враньем и выдуманными историями, что мне не осталось ничего другого, как взяться за перо.Я провел в застенках ГУЛАГА около двадцати лет, из них более половины – в камерной системе. Моя честно прожитая жизнь в преступном мире дает мне право поведать читателям правду обо всех испытаниях, которые мне пришлось пережить. Уверен, что в этой книге каждый может найти пищу для размышлений, начиная от юнцов, прячущихся по подъездам с мастырками в рукавах, до высокопоставленных чиновников МВД.Эта книга расскажет вам о пути от зла к добру, от лжи к истине, от ночи ко дню.Заур Зугумов

Заур Магомедович Зугумов

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное