Бродяга. Побег

Гостей собралось очень много, и праздновали мы день моего освобождения до глубокой ночи. Как знал я из писем матери, да и сейчас она меня уже несколько раз предупредила об этом, Сабина не понимала, что мама моя ей вовсе не мама, а бабушка. Она называла бабушку мамой, и им обеим это нравилось. Забегая немного вперед, скажу, что бабушку свою моя дочь называла мамой до последнего ее вздоха, и даже когда пришло время и она узнала ту женщину, которая ее родила, она так и не захотела признать ее родной матерью.

Когда Сабине исполнился год, пора было отдавать ее в ясли-сад, но при этом возникли некоторые трудности. Тогда мама, не задумываясь, согласилась на предложение, которое ей недавно сделали. Заключалось оно в том, что матери предлагали должность заведующей и врача одновременно в одном из элитных детских садов города, при этом в случае согласия ей разрешалось без всякой платы иметь рядом с собой свою внучку.

Мне рассказывали соседи, что уже с раннего утра, как в зной, так и в стужу, сначала неся на руках, а потом ведя за руку, шла со своей внучкой моя мать из дому и почти всегда раньше всех стояла на остановке автобуса, чтобы первой успеть на работу.

К сожалению, перо и бумага не смогут и в малой мере выразить ту благодарность, любовь и признание, которые я испытываю к своей покойной матери не только за то, что она подарила мне жизнь, но и за то, что она дала жизнь моей дочери, хоть и не произвела ее на свет!

Когда я освободился, моя бывшая жена жила в другом городе, в 45 километрах от Махачкалы. Подумав немного и кое-что обмозговав, я счел нужным поехать туда и повидаться с ней. При встрече я поблагодарил ее за то, что она оставила дочь моим родителям, а мужа уверил в том, что претензий к нему у меня никаких нет. Если я хотел ей добра и спокойствия, то этот жест был необходим, чтобы они могли спокойно продолжать жить.

После этой нашей встречи я видел эту женщину всего один раз, в 1986 году, то есть спустя пять лет. Когда умерла моя мать, она пришла почтить ее память.

Больше наши пути-дороги не пересекались никогда. Но, видит Бог, я ее ни в чем не виню. Скорее наоборот, она вправе обвинить меня в том, что полюбила, а я не оправдал ее надежд, больше того, я, можно сказать, сгубил ее молодость.

Потихоньку разобравшись со всеми семейными проблемами, а их, слава Богу, было немного, я решил, что пора браться и за «работу», поскольку ресурсы, которыми меня на первое время снабдила босота в Москве и Махачкале, были на исходе.

Я привык добывать себе на жизнь воровством. Но на пути к новым поискам и приключениям меня уже поджидал сюрприз, который милостивая фортуна доставила прямо к порогу моего дома.

Глава 5 Джамиля

Как-то в один из редких солнечных дней, выйдя из дому, а был я уже на свободе около месяца, я увидел молодую и очень привлекательную женщину, сидевшую на скамеечке напротив моего подъезда. Во всем ее облике чувствовались какая-то притягательная сила и уверенность в себе. Она вела себя как-то чертовски непринужденно, явно ждала кого-то, часто поглядывая на соседний дом, и грызла семечки, как бы от скуки. До сих пор не знаю, как и почему именно таким образом, не подготовив даже маленького вступления, я подошел к ней и просто попросил: «Красавица, дай семечек!»

Я не то что уверен, а знаю наверняка — ибо я исповедую ислам, а все мусульмане, как правило, фаталисты, — что все, что бы ни происходило в этом мире, уже задолго до этих событий предопределено Всевышним на небесах. По-другому и быть не может, потому что порой человеку невозможно бывает объяснить некоторые вещи, которые творятся с нами, кроме как Провидением Божьим.

С этих нескольких простых слов у меня и начался бурный роман с замечательной женщиной, прекрасной матерью, а впоследствии и моей будущей женой Джамилей. И те пять лет, которые мы прожили вместе с ней, я по праву могу считать лучшими годами моей жизни.

Она была моложе меня и чуть ниже ростом. Завитки ее блестящих черных волос трепетали вокруг гладкого лба, узкие брови приподнимались к вискам, чуть заметно переламываясь. Алые, как спелый гранат, губы прихотливым изгибом напоминали меткий лук и блестели как влажный коралл, а маленький подбородок говорил о решительности. В умных, широко расставленных глазах цвета, среднего между лазурью неба и нефритовой зеленью моря, светилась откровенность и доброта. На ней было платье цвета слоновой кости, с высокой талией, а из-под него были видны изящные ножки, достойные Дианы-охотницы.

Родители наши знали друг друга с детства. И это обстоятельство во многом сыграло важную роль в моих дальнейших намерениях и действиях, а они, естественно, были серьезны, ибо предложенную ей руку и сердце она приняла, даже не раздумывая.

Если же учесть то, что репутация в городе была у меня как у отъявленного бандита, а город был маленький, то можно считать, что руководствовалась она в выборе своего решения сердцем, а не головой. И это еще раз подчеркивало ее независимость и индивидуальность.