Бродяга. Путь ветра

Тогда смерть оказалась ненастоящей. Но чутье подсказывало ей, что сейчас по берегу крадется смерть подлинная, бесповоротная... Смерть, от которой хочется бежать куда глаза глядят, а ноги – не несут. А ведь сперва все казалось чуть ли не игрой: управься с семью врагами, добудь семь частей пояса, приложи к той, что есть у тебя и надень… и все. Конец испытания, конец учебы, последний Обряд – и начало той жизни, к которой она так стремилась. К которой, наверное, стремился каждый из учеников Школы – хотя одним из первых правил ее было отречение от всяческих стремлений.

Тень скользнула по песку – и этого было достаточно. Бросок, взмах клинка, каскад движений столь быстрых, что глаз не уловил бы их – движений, отработанных за долгие годы. Но противник был не менее умелым, чем она сама…

* * *

«…решил, видно, что она мертва – и, боюсь, ненамного ошибся…»

«… опасно. Но ты прав – ее нельзя было там оставить…»

«Не шумите, ребята. Она очнулась».

Голоса оборвались, и Мариэль, которая только-только начала прислушиваться к ним, поняла: говорили о ней. Как долго она пробыла без памяти, что с ней происходило, где она была сейчас – все это еще предстояло выяснить. Но самое главное: она была жива.

Туман перед глазами и в мыслях рассеивался медленно. Сначала сквозь него проступило одно лицо – внимательное, настороженное, без страха и злобы… но не такое, как то, в проулке. Мужчина – высокий, худой, сероглазый, щеки впалые, на правой шрам, – чем-то походил на морехода. Может быть, взглядом, одновременно сосредоточенным и нацеленным куда-то вдаль. Ему, скорее всего, принадлежал второй голос – глубокий, звучный, чуть усталый; голос человека, привыкшего, что его слушают. Другой – коротко стриженый подросток с резкими чертами смуглого лица и глазами разного цвета – наверное, говорил вначале.

Третий голос звучал совсем иначе. «Женщина, – подумала Мариэль. – Лет тридцати. Таким голосом хорошо говорить с детьми». Приложив немалое усилие, повернула голову. И очень удивилась.

Говорившая выглядела ее ровесницей – и полной противоположностью. Миловидное лицо, аккуратный, чуть вздернутый носик, приятная округлость щек, щедро припорошенных веснушками («поцелуями лета» называли их на севере, и девушки дорисовывали их настоем трав, – но у Третьей веснушки были свои, очень естественные… как, впрочем, и она сама).

– Спасибо на добром слове, хоть и не сказанном, – проговорила Третья и, смешно фыркнув, сдула упавшую на глаза густую каштановую челку. – Только не надо называть меня Третьей. Я – Гленна.

Сказать, что Мари опешила – мало. Потеряла дар речи? Так он к ней еще и не вернулся. Нет, ее удивила не легкость, с которой девушка прочла ее мысли... Но назвать свое истинное Имя кому попало?

 – Уж кому попало, тому попало, – согласилась Гленна, подмигнув. – Кто другой после такого и не выжил бы.