Бродяги Севера

Он услышал, как рычит в вигваме зверь и как стонет человек. И забыл, что явился сюда еще вчера, и с криком прижал Иву к груди, а ее руки обхватили ее за шею, и она всхлипнула:

– Укиму-Джиим… там чудовище… прямо там! Это чудовище с Лак-Бэн, и Ба-Ри…

Тут Кэрвел наконец понял, что происходит, подхватил Нипизу на руки и побежал прочь с поляны, подальше от этих звуков, которые становились все страшнее, все тошнотворнее. Только глубоко в лесной чаще он снова поставил ее на землю. Ее руки по-прежнему обвивали его шею, и Кэрвел ощутил, что всю ее трясет от дикого ужаса; судорожно всхлипывая, она посмотрела ему в лицо. Он привлек ее к себе – и вдруг склонился к ней и на миг ощутил, как прижались к его губам ее теплые трепещущие губы. И услышал ее шепот, нежный, слабый:

– О, о, о, Укиму-Джиим…

Когда Кэрвел вернулся к костру один, держа в руке кольт, Ба-Ри сидел перед вигвамом и ждал его. Кэрвел взял из костра горящую ветку и зашел в вигвам. Когда он вышел, лицо его было бледным как полотно. Он бросил ветку в огонь и пошел обратно к Нипизе. Он еще раньше укутал ее своими одеялами, а теперь опустился рядом с ней на колени и обнял.

– Нипиза, его больше нет.

– Нет, Укиму-Джиим?

– Да. Ба-Ри убил его.

У нее захватило дух. И тогда Кэрвел, прижавшись губами к ее волосам, прошептал ей, каким ему видится их рай.

– Сердце мое, никто ничего не узнает. Сейчас я похороню его и сожгу вигвам. Завтра мы с тобой отправимся в Нельсон-Хаус, там есть миссионер. А после этого вернемся сюда, и я выстрою новый дом на месте сгоревшего. Ты любишь меня, ка сакахет?

– Oui… да… Укиму-Джиим, я люблю тебя…

Тут им внезапно помешали. Ба-Ри наконец испустил победный вой. Он взмыл до самых звезд, разлетелся над лесами, долетел до тихих небес – волчий вой, славивший его подвиг и свершившуюся месть. Но вот его эхо стихло, и снова настала тишина. Легкий ветерок шептал в листве о великом покое. С севера донеслась брачная песнь гагары. Ива еще крепче обняла Кэрвела. А Кэрвел от всего сердца возблагодарил Бога.

1917

Бродяги Севера

Глава I

Неева, маленький черный медвежонок, впервые увидел мир, в котором ему предстояло жить, в конце марта – на исходе Орлиного месяца. Нузак, его мать, была уже пожилой медведицей, а потому любила поспать подольше, чтобы понежить свои ревматические косточки. Вот почему в эту зиму – в зиму рождения маленького Неевы – она проспала не обычные три месяца, а целых четыре, и Нееве, когда они вылезли из берлоги, было больше двух месяцев, хотя чаще всего медвежата начинают знакомство с лесной жизнью в шестинедельном возрасте.

Зимовала Нузак в пещере у гребня высокого каменистого холма, и вот с этого-то гребня Неева впервые посмотрел в долину. Вначале солнечные лучи совсем ослепили его глаза, до сих пор не знавшие ничего, кроме густого сумрака пещеры. И поэтому он услышал, почуял и ощутил множество самых разнообразных вещей раньше, чем увидел их. Впрочем, Нузак тоже словно растерялась, обнаружив за стенами пещеры солнечный свет и тепло вместо холода и снега, и долго стояла на вершине холма, нюхала ветер и оглядывала свои владения.

Уже две недели ранняя весна творила чудеса в прекрасном северном краю, который тянется с запада на восток от хребта Джексона до реки Шаматтава и с юга на север от озера Готс до реки Черчилл.

И сейчас этот край был великолепен. С высокой скалы, на которой они стояли, он походил на безбрежное солнечное море, и лишь кое-где еще белели остатки высоких сугробов, наметенных зимними буранами. Их холм круто поднимался над широкой долиной. Повсюду перед ними, насколько хватал глаз, простирались синевато-черные полосы леса, мерцали озера, еще не сбросившие ледяной панцирь, блестели речки и ручьи и начинали зеленеть луга, над которыми поднимались благоуханные запахи земли. Нузак, черная медведица, жадно втягивала носом эти бодрящие запахи, обещавшие сытную и изобильную еду. Внизу, в долине, уже буйствовала жизнь. Почки на тополях набухли и должны были вот-вот развернуться, из темной почвы пробивались сочные и нежные стебли трав, съедобные корни наливались соком, подснежники, ранние фиалки и весенние красавицы тянулись к теплому блеску солнца, приглашая Нузак и Нееву на пир.

За двадцать лет своей жизни Нузак успела хорошо изучить все эти запахи: восхитительный аромат елей и сосен, резкий сладкий запах корневищ водяных лилий и сочных луковиц, поднимавшийся над оттаявшим болотцем у подножия холма, а главное – победный, всепоглощающий, преисполненный жизни запах самой земли.