Бродовский котел

В дни празднования 25-летия победы над фашистской Германией ветераны бывшего 58-го отдельного танкового Катовицкого ордена Богдана Хмельницкого полка побывали в местах, где шли памятные бои, в сорок четвертом. Их тепло встречали жители Каменка-Бугского района.

Было о чем рассказать капитану запаса Владимиру Петровичу Лисицину, который после боев на Западном Буге сражался на Дуклинском перевале, на Одере.

Сейчас Владимир Петрович возглавляет кафедру уголовного права и процесса на юридическом факультете Львовского государственного ордена Ленина университета им. Ивана Франко. В преподавательской и научной работе нашел он свое новое призвание.

А. Н. Лехницкий, майор ПОЧЕРК ВЕТЕРАНА

К. К. Артамонов

Небо было удивительно ясным и чистым. Ветер с утра разогнал пену облаков, и теперь только две белые нити инверсии, оставленные в зените самолетами, наискось делили его. Подполковник Артамонов медленно натянул на голову мягкий подшлемник и зашагал к стоянке, думая о предстоящем вылете.

Его ждали. Лейтенант, с которым подполковнику предстояло лететь, был уже полностью экипирован и сейчас стоял чуть в сторонке, наблюдая, как хлопочут у самолета техники. Лицо молодого пилота спокойное, казалось, даже чуточку беспечное, но по глазам Артамонов сразу определил — волнуется.

Подполковник хорошо понимал состояние летчика. Только из училища. Еще и не обжился в полку как следует, и для многих он — всего лишь лейтенант Левитанус, которому сегодня впервые предстоит доказать, что не зря он носит форму летчика.

Потому и волнуется, потому и живет этим ответственным полетом уже здесь, на земле, у притихшей, будто отдыхающей перед дальней дорогой, серебристой птицы.

Лейтенант Левитанус нравился Артамонову. Приметил его еще накануне, в классе. Потом видел молодого пилота в кабине тренажера. Старательный, собранный… А теперь это легко угадываемое во взгляде лейтенанта волнение… Оно тоже почему-то расположило к лейтенанту старого боевого летчика. Не потому ли, что сам всегда волновался перед каждым значительным в жизни событием? Когда впервые поднялся в небо, когда вступал в комсомол, когда получал из рук начальника политотдела партийный билет. А может, потому, что вдруг увидел в нем самого себя — двадцатилетнего младшего лейтенанта? И тот жаркий июль сорок четвертого, когда он прибыл на полевой аэродром.

Память услужлива. Чуть коснулся прошлого — и встают картины давно пережитого. Часто вспоминаются ему отцовские слова, что не раз слышал еще мальчишкой:

— Любое дело, сынок, должно делаться с душой.

Корнея Петровича постоянно тянуло туда, где труднее, где нужнее всего были его золотые руки и горячее сердце коммуниста. В гражданскую войну почти не вылезал из седла. А когда освободили от белогвардейцев Донбасс, начал восстанавливать в родном краю шахту.

Сыну редко приходилось видеть отца. Даже обидно было, что нечасто может посидеть у него на коленях, вместе сходить на рыбалку или запустить в небо бумажного змея. Но когда подрос, многое понял. И уже гордился своим отцом, старался подражать ему. Во всем. И точно так же в каждое дело вкладывал частичку своей души…

Тогда в Чемеровцах, где базировался полк, в составе которого предстояло воевать Карлу Артамонову, в первый день фронтовой жизни он тоже думал об отце. Думал с болью и гордостью. Замполит полка капитан Генералов спросил младшего лейтенанта об отце и увидел, как потемнело сразу его лицо.

— Нет у меня отца, — глухо проговорил Артамонов. — В сорок первом в гестаповских застенках замучен… Сейчас я за него, товарищ капитан…

…Звенящий грохот турбин разбудил притихший было аэродром — техник опробовал двигатель. Артамонов опять посмотрел на лейтенанта. Сейчас его лицо выражало только нетерпение: так хотелось молодому пилоту скорее подняться в небо. И Карл Корнеевич словно вновь увидел в Левитанусе себя. Вспомнил тот памятный июль сорок четвертого.

…Командир эскадрильи капитан Михаил Быков не любил, когда к нему приставали с вопросами.

— Что, не терпится? — ворчал он недовольно. — Будет приказ — полетите. А сейчас лучше над картой лишний раз поколдуйте.

Но неожиданно сам примчался на стоянку, собрал летчиков:

— За дело, товарищи! Большие события надвигаются…

Это было накануне Львовско-Сандомирской операции.

А 14 июля на аэродроме перед строем заполыхало боевое знамя полка. Артамонов взволнованно слушал речи товарищей и чувствовал, как сердце сжимает радостная тревога: наконец-то!

Но в первый день боев младший лейтенант Артамонов не летал на задание. И на второй, и на третий… Вместо этого он дежурил у своего самолета, встречал и провожал товарищей по эскадрилье; видел, как после одного из вылетов возвратился на подбитом штурмовике старший лейтенант Артемьев, как механики вытаскивали из задней кабины раненого стрелка-радиста.

— Товарищ капитан, — каждый раз бежал Артамонов навстречу командиру, — что же я? Люди кровь проливают, а тут… Пустите в бой, товарищ капитан…

— Молодой, необстрелянный и в такую круговерть?