Брокен-Харбор

– Я не… – Ей наконец удалось сделать глубокий судорожный вдох. Чуть погодя она потерянно спросила: – Что?

Болеутоляющие снова потянули ее на дно.

– Неважно, – мягко ответил Ричи. – Принести вам что-нибудь?

– Я не…

У Дженни закрывались глаза, она проваливалась в сон, и для нее это сейчас было лучше всего.

– Мы вернемся, когда вы наберетесь сил, – сказал я. – Вот наши визитки. Если что-нибудь вспомните – что угодно, – пожалуйста, позвоните.

Дженни издала звук – нечто среднее между стоном и всхлипом. Она заснула, но по щекам у нее продолжали течь слезы. Мы положили визитки на прикроватный столик и вышли.

В коридоре все было по-прежнему: полицейский стоял навытяжку, а мать Дженни спала на стуле. Ее голова упала набок, пальцы расслабились и перебирали потертую ручку сумки. Я тихо отправил полицейского в палату, размашистым шагом свернул за угол коридора и лишь потом убрал блокнот.

– Интересно, да? – спросил Ричи. Он казался подавленным, но не потрясенным – живые его не особо волновали, похоже. Как только для его эмпатии нашелся выход, ему стало лучше. Если бы я искал постоянного напарника, мы бы идеально подошли друг другу. – Многовато наврала всего за несколько минут.

– А, так ты заметил. Возможно, это имеет какое-то значение, – впрочем, я же говорю, лгут все. Однако вникнуть нужно. К Дженни мы еще вернемся. – Засунуть блокнот в карман пальто удалось только с третьего раза. Я отвернулся, чтобы скрыть свое состояние от Ричи.

Он навис надо мной, прищурившись:

– С вами все нормально?

– Ну да, а что?

– Вид у вас немного… – Он покрутил рукой. – Там довольно жестко было, и я подумал – вдруг…

– Ричи, я могу выдержать все то же, что и ты. С опытом ты поймешь, что была не жесть, а обычный рабочий день. И даже если бы там был настоящий ад, я бы все равно справился. Ты что, забыл наш разговор про самоконтроль?

Он попятился, и я сообразил, что говорю чуть более резким тоном, чем собирался.

– Я просто спросил.

Через секунду до меня дошло: это правда. Он не искал слабых мест, не пытался уравнять позиции после того, что случилось на вскрытии, а просто заботился о своем напарнике.

– И я тебе за это благодарен, – сказал я уже мягче. – Извини, что сорвался. Ты-то как? В порядке?

– У меня все супер, да. – Ричи сжал кулак, поморщился – там, куда впились ногти Дженни, остались лиловые вмятины – и оглянулся. – Ее мать. Мы… Когда мы пустим ее в палату?

Я двинулся по коридору к лестнице.

– Когда угодно, но только в сопровождении. Я позвоню полицейскому.

– А Фиона?

– То же самое: пусть заходит, если не возражает, что кто-то составит ей компанию. Может, Дженни при них возьмет себя в руки, выложит им то, что не сказала нам.

Ричи молча шел нога в ногу со мной, но я уже начал улавливать, что означает его молчание.

– По-твоему, я должен заботиться о том, как они могут помочь Дженни, а не нам. И, по-твоему, их надо было пустить к ней еще вчера.

– Ей сейчас адски тяжело. А они как-никак семья.

Я понесся по лестнице.

– Именно, сынок. Ох-ре-ни-тель-но точно подмечено. Они – ее семья, а значит, мы ни черта не понимаем в их отношениях – по крайней мере, пока. Неизвестно, как изменятся показания Дженни после пары часов с мамой и сестрой, и выяснять это я не собираюсь. Может, мамаша обожает давить на чувство вины, тогда после разговора с ней Дженни еще больше устыдится, что ничего не предприняла, когда в дом проник взломщик, и не станет упоминать в беседах с нами о том, что он побывал там еще несколько раз. Может, Фиона предупредит ее, что нас интересует Пэт, и Дженни вообще не станет с нами разговаривать. Не забывай: пусть Фиона и не главный подозреваемый, однако она по-прежнему в списке – до тех пор, пока мы не выясним, почему наш парень выбрал именно Спейнов. К тому же, если бы Дженни умерла, Фионе досталось бы все их имущество. Мне плевать, насколько потерпевшей нужны обнимашки. Я не допущу, чтобы наследница поговорила с ней раньше меня.

У подножия лестницы Ричи посторонился, пропуская медсестру с тележкой, груженной пластиковыми трубками и блестящими металлическими штуками.

– Наверное, вы правы, – сказал он, глядя ей вслед.

– По-твоему, я черствый ублюдок?

Он пожал плечами:

– Об этом не мне судить.

– Может, я и впрямь такой – все зависит от того, какой смысл ты в это вкладываешь. Видишь ли, для меня черствый ублюдок – это тот, кто посмотрит Дженни Спейн в глаза и скажет: “Извините, мэм, мы не сможем поймать человека, который расправился с вашей семьей, потому что я слишком старался всем понравиться. Ну, бывайте!” Потом ублюдок вернется домой, с аппетитом поужинает и крепко уснет. На это я не способен и, чтобы избежать такого расклада, готов немного побыть бездушной сволочью.

Входные двери с грохотом распахнулись, и нас окатила волна холодного сырого воздуха. Я изо всех сил втянул его в легкие.

– Давайте поговорим с полицейским сейчас, пока мать не проснулась, – сказал Ричи.