Брокен-Харбор

Присев над своим рюкзаком, Ричи достал пару очков ночного видения. Новичок он или нет, но в отделе снабжения ему выдали хорошие очки. Звезды исчезли, и на темной улице возникла призрачная полужизнь: за высокую серую стену цеплялись бледные вьюнки, там, где полагалось быть тротуарам, белели кружева переплетающихся дикорастущих растений. В паре садов мелкие сияющие пятна таились по углам или шмыгали сквозь сорняки. Высоко на дереве, спрятав головы под крылья, спали три горлицы. Более крупных источников тепла в поле зрения не было. Тишину нарушали только гул моря, шелест ветра в плюще и крик одинокой птицы, доносившийся с пляжа за стеной.

– Похоже, все чисто, – прошептал я. – Идем. Но осторожно.

В логове не было ни души – по крайней мере, в тех углах, которые было видно снизу. Проржавевшие строительные леса задрожали под нашим весом. Наверху – там, где полиэтиленовую пленку отогнули, словно занавеску, – скозь брешь окна сияла луна. Комната опустела: криминалисты забрали все вещи, чтобы проверить их на наличие следов, волокон, волос и телесных жидкостей. На стенах и подоконниках чернели пятна порошка для снятия отпечатков.

В доме Спейнов горели все лампы, он превратился в огромный маяк, подававший сигналы нашему парню. Лже-Фиона, все еще в красном пальто, стояла, прислонившись к кухонной стойке, и ждала, пока закипит чайник. Она держала кружку в ладонях и невидящим взглядом смотрела на детские рисунки, прикрепленные к холодильнику. В саду дрожащий лунный свет превратил блестящие листья в белые, поэтому казалось, будто все деревья и живые изгороди одновременно расцвели.

Мы сложили добро там, где наш парень складывал свои вещи, – у задней стены, чтобы они не загораживали ни вид на кухню Спейнов, ни выходящее на пляж окно, которое он использовал в качестве двери. Полиэтиленовая пленка, натянутая на другие окна, заслонит нас от взгляда наблюдателя. Ночь обещала быть холодной, еще до рассвета выпадет иней; я разложил свой спальник, чтобы на него можно было сесть, и надел под пальто еще один свитер. Ричи стоял на коленях и, словно ребенок, которого взяли в поход, доставал припасы: термос, пачку овсяного печенья и гору слегка помятых сэндичей, завернутых в фольгу.

– Умираю с голоду, – сказал он. – Сэндвич будете? Я взял на двоих – на случай, если не успеете перекусить.

Я машинально собирался ответить нет, но вдруг осознал, что он прав: я забыл захватить еду – из-за Дины – и тоже умирал от голода.

– Спасибо, – сказал я. – С удовольствием.

Ричи кивнул и подтолкнул ко мне горку сэндвичей:

– Сыр с помидорами, индейка, ветчина. Берите сразу несколько.

Я взял сэндвич с сыром и помидорами. Ричи налил в крышку термоса крепкий чай и предложил мне; когда я показал свою бутылку с водой, он одним глотком выпил чай и налил себе еще. Потом поудобнее устроился спиной к стене и вгрызся в сэндвич.

Похоже, Ричи не рассчитывал вести ночью глубокие доверительные беседы, и это было прекрасно. Некоторые детективы, сидя в засаде, заводят разговоры по душам. Я к их числу не отношусь. Пара новичков пыталась со мной пооткровенничать – то ли я им действительно нравился, то ли хотели подольститься к начальнику, – однако я пресек их поползновения на корню.

– Сэндвичи вкусные, – сказал я, потянувшись еще за одним. – Спасибо.

Пока совсем не стемнело, я проверил, как дела у летунов. Голос у лже-Фионы был ровный, даже слишком, но она отчиталась, что все в порядке, спасибо, помощь не нужна. Ковбой Мальборо с другом сказали, что мы – самое захватывающее зрелище за весь вечер.

Ричи методично уничтожал сэндвичи, глядя мимо последнего ряда домов на темный пляж. От уютного аромата чая в комнате стало теплее.

– Интересно, тут действительно когда-то была гавань? – спросил он спустя время.

– Да, – ответил я. Он, конечно же, примет как данность, что я, мистер Зануда, изучил этот вопрос, потратив редкие свободные минуты на поиски в интернете. – Давным-давно здесь была рыбацкая деревня. В южном конце пляжа еще можно увидеть остатки пристани.

– Так вот почему это место называлось “Брокен-Харбор” – из-за разрушенной пристани?

– Нет. Название произошло от ирландского слова breacadh – “заря”. Видимо, потому что здесь хорошо встречать рассвет.

Ричи кивнул:

– Да, наверное, раньше здесь было красиво.

– Скорее всего.