Брокен-Харбор

— План небезупречен. Кто-то — возможно, что и прокурор — подумает, что вы с самого начала все знали и намеренно утаили вещдок. А кое-кто подумает, не слишком ли удачное это совпадение. Но это наши внутренние интриги, подробности вам знать необязательно. Я позабочусь, чтобы у вас не возникло серьезных проблем, — вас не арестуют за сокрытие улик или препятствование правосудию. Однако я не смогу избавить вас от перекрестного допроса в суде, если до этого дойдет. Возможно, прокурор или защитник даже попытается намекнуть, что вы должны быть в списке подозреваемых, — ведь в случае смерти Дженни ее имущество наследуете вы.

У Фионы расширились глаза.

— Не беспокойтесь. Клянусь, все это останется без последствий и неприятностей у вас не будет. Просто предупреждаю заранее: план не идеальный. Но ничего лучше я предложить не могу.

— Ладно, — сказала Фиона с глубоким вздохом. Она выпрямилась и решительно откинула волосы с лица. — И что теперь?

— Теперь нам нужно проделать все это, включая разговоры. Если мы выполним все от начала до конца, то вы вспомните детали, когда будете давать показания или если вас вызовут на перекрестный допрос. Ваши слова прозвучат правдиво, потому что вы будете говорить правду.

Она кивнула.

— Итак, куда вы теперь, мисс Рафферти? — спросил я.

— Если Дженни заснула, мне надо съездить за ее вещами в Брайанстаун.

Голос у нее был деревянным, невыразительным — в нем не осталось ничего, кроме едва уловимого налета грусти.

— Боюсь, что доступ в дом все еще закрыт, — сказал я. — Но если хотите, я могу отвезти вас туда и принести из дома все, что нужно.

— Было бы здорово. Спасибо.

— Тогда поехали.

Я встал, по-стариковски опираясь о стену. Фиона застегнула пальто, замотала вокруг шеи шарф. Ребенок перестал плакать. Мы еще минуту постояли в коридоре, прислушиваясь у двери в палату Дженни, ждали, не остановит ли нас оклик, движение или еще что-нибудь, — но не услышали ни звука.

* * *

Эту поездку я буду помнить до конца жизни. Именно тогда у меня была последняя возможность отыграть все назад: взять вещи Дженни, сказать Фионе, что обнаружил изъян в своем грандиозном плане, отвезти ее обратно в больницу и распрощаться. В тот день по дороге в Брокен-Харбор я был человеком, которым стремился стать всю свою взрослую жизнь, — детективом, расследующим убийства, лучшим в отделе, тем, кто раскрывает дела, ни на шаг не выходя за рамки закона. Уезжая оттуда, я уже был кем-то другим.

Фиона, прижавшись к дверце, смотрела в окно. Когда мы выехали на шоссе, я снял одну руку с руля, достал свой блокнот с ручкой и протянул ей. Пока она писала, пристроив блокнот на колене, я держал ровную скорость. Закончив, она вернула мне блокнот и ручку. Я глянул на страницу: почерк четкий, округлый, с небольшими быстрыми росчерками на концах слов.

Увлажняющий крем (любой, на прикроватном столике или в ванной).

Джинсы.

Топ.

Свитер.

Лифчик.

Носки.

Ботинки (кроссовки).

Пальто.

Шарф.

— Ей понадобится одежда. Куда бы она после больницы ни отправилась.

— Спасибо, — сказал я.

— Не могу поверить, что я на это согласилась.

«Вы поступили правильно», — чуть не ответил я машинально, но вместо этого произнес:

— Вы спасаете жизнь своей сестре.

— Я отправляю ее в тюрьму.

— Вы делаете то, что можете.

— В детстве я молилась, чтобы Дженни натворила что-нибудь ужасное, — быстро заговорила Фиона, слова будто вырывались у нее против воли. — Я вечно попадала в неприятности — правда, мелкие, я ведь не какая-нибудь хулиганка. Просто иногда огрызалась на маму или болтала на уроках. А Дженни никогда не делала ничего плохого. Она не строила из себя паиньку, просто у нее был такой характер. И вот я молила Бога, чтобы она хоть раз сделала что-нибудь реально ужасное. Тогда бы я на нее наябедничала и ей бы досталось, а мне бы все говорили: «Молодец, Фиона, ты правильно поступила. Хорошая девочка».

Она сидела, крепко сцепив ладони на коленях, словно ребенок на исповеди.

— Больше никому никогда не рассказывайте это, мисс Рафферти, — сказал я резче, чем собирался.

— Не буду.

Фиона снова уставилась в окно.

Остаток пути молчали. Когда я свернул к Оушен-Вью, с проселка на дорогу выскочил какой-то человек. Я ударил по тормозам, но оказалось, что это просто бегун: глаза вытаращенные, невидящие, ноздри раздуваются, как у понесшей лошади. На миг мне показалось, что я даже через стекло слышу его прерывистое дыхание, — и вот он уже исчез. Больше мы не видели ни одной живой души. Ветер, дувший с моря, тряс сетчатые ограждения, пригибал высокие сорняки на участках, толкался в окна машины.

— Я читала в газете, что эти поселки-призраки хотят сносить. Просто сровнять с землей и сделать вид, что их никогда не было.