Bromance. Книжный клуб спешит на помощь

— Прикладывал лед к щеке? — Мама пересекла комнату и встала напротив него. Не дав ему возможности ответить, она неодобрительно заметила: — Ну разумеется, нет.

— Все в порядке, мам.

— Вот что сделаем, — сказала та, игнорируя его, будто он и рта не раскрывал. — Сперва мы тебя вымоем, накормим, а потом ты расскажешь правду об Алексис. Затем мы решим, как все исправить.

Что уж скрывать, от ее слов в груди расползлась теплая волна — от маминого присутствия и от ее твердой уверенности в том, что все можно исправить. Порой даже взрослый мужчина нуждается в маме. И сегодня именно один из таких моментов. Тем не менее ощущение неловкости это не убавляло.

Мама улыбнулась и взяла его лицо в ладони.

— Знаешь, ты так на него похож.

— На кого?

Если она назовет Марша, Ноа без раздумий кинется под ближайший автобус.

— На отца. — Она пригладила его неукротимую шевелюру. — Такой твердый снаружи, а внутри — мягкий и добрый.

Из коридора послышался смешок, за которым немедленно последовал звук удара кулака, а затем обиженное: «Ай! За что?» с сильным акцентом.

Ноа сжал переносицу.

— Он так тобой гордился, — продолжала мама. — Он частенько наблюдал за тем, как ты учишься, качал головой и говорил: «И как только у меня мог родиться такой башковитый парень?» Ты был для него светом в окошке.

И вновь в груди начал образовываться тугой ком.

— Мам, я… я по нему скучаю.

Она улыбнулась, на лице — сожаление, но также надежда.

— Знаю, милый.

— Боюсь, я начинаю его забывать.

— Ох, Ноа…

— Я забыл, что он делал за день до отъезда на войну. Забыл, что мы сказали друг другу при последней встрече. Иногда мне тяжело вспомнить его голос. Я упустил столько времени, злясь на всех подряд и даже не пытаясь разобраться с этой злобой, что начал забывать все хорошее — все по-настоящему важное.

— Ничего ты не забыл. Оно все здесь, — она положила ладонь ему на грудь. — Тебе лишь нужно убрать плохое, чтобы разглядеть хорошее.

Из коридора вновь раздался шум — в этот раз явное шмыганье носом. Мама улыбнулась.

— У тебя такие замечательные друзья.

— Ну, они бывают ничего, но прямо сейчас мне хочется их прибить.

Мама похлопала его по груди.

— Давай уже тебя накормим, чтобы вывести алкоголь из организма.

Она отправилась на кухню, но повернулась от его оклика.

— Насчет Марша…

— Что?

— Позвони ему. Он выглядел ужасно расстроенным, когда ты его прогнала.

Мама удивленно склонила голову.

— Защищаешь Марша?

— Думаю, я наконец его понял.

Ноа внезапно понял очень многое. Например, как ошибался при чтении дурацкой книги. Все это время он не мог сочувствовать Эй-Джею, потому что тот слишком напоминал Эллиотта — эгоистичного урода, бросившего родную дочь. Но он неправильно его трактовал. Эй-Джей походил не на Эллиотта, а на самого Ноа — такой же сломленный мужчина, который настолько боится потерять любимых, что срывается и отталкивает их от себя, а потом пытается загладить вину деньгами, не умея извиняться иначе.

Ноа походил на Пирожка — кусался и царапался из-за страха. Убегал от людей, прежде чем они успевали убежать от него.

Мама так пристально вглядывалась ему в лицо, что по спине пробежали мурашки.

— Он просто хочет быть хорошим человеком, — сказал Ноа. — Как умеет. Ему понадобится помощь, чтобы измениться. И, по-моему, он не безнадежен.

— Он ударил тебя. Такое не прощают.

— Прощают.

Мама улыбнулась.

— Пытаешься нас свести?

— Просто хочу, чтобы вы оба были счастливы.

— Не все сразу. Давай сперва позаботимся о тебе. А утром ты пойдешь к Алексис. И уже потом я подумаю о Марше.

— Договорились.

В следующий раз Ноа разбудили в четыре утра. На него глядели сонные глаза парней и мамы, в которых застыла паника. Ноа резко сел.

— В чем дело?

— Приятель, она таки решилась, — мрачно сказал Мак. — Надо ехать.

— Ты о чем? Кто решился на что?

— Алексис. — Колтон выглядел серьезнее, чем когда-либо. — Она решилась на операцию.

Мама бросила на кровать стопку одежды.

— Одевайся. Если поторопишься, сможешь поговорить с ней до операции.

Ноа вцепился в рубашку Колтона.

— Ты ведь быстро водишь?

Глава тридцатая

В палате было свежо.

Алексис завязала веревки больничного халата на шее и заправила полы; идеально чистый материал даже похрустывал. Затем она засунула свою одежду в пакет, выданный медсестрой, и забралась в кровать, накрыв голые ноги одеялом.

В дверь постучали.

— Можно? — раздался неуверенный голос Кэнди.

— Открыто.

На ней была мешковатая толстовка с логотипом университета и черные легинсы. Выглядела она изнуренно, волосы собраны в неопрятный хвост. Они заговорили одновременно:

— Готова?

— Эллиотт готов?

Алексис рассмеялась.

— Ты первая.

Кэнди подошла к кровати.

— Как дела?

— Полная готовность. А как Эллиотт?

— Кажется, нормально. Пытается нас всех рассмешить, чтобы мы расслабились.

Алексис взяла Кэнди за руку.

— Все будет хорошо.

У нее заблестели глаза, взгляд упал на их переплетенные пальцы.

— Эй, только без слез, — мягко упрекнула Алексис.

Кэнди улыбнулась и передернула плечами.

— Не могу, прости. Моих отца и сестру вот-вот заберут на операцию.

Алексис ждала горького привкуса от слова «сестра», однако его не последовало.