Баттер влетел в комнату и запрыгнул на кровать. Маленький ублюдок даже ухмыльнулся, когда лег и положил голову на голые ноги Теи.
– Я дома, – тупо пробормотал Гевин. Во рту у него внезапно пересохло.
Она посмотрела на него поверх ноутбука.
– Вижу.
– Что ты делаешь? – Он кивнул на компьютер.
– Пишу твоей маме по электронной почте, что девочки хотят на Рождество.
– Правильно.
Если учесть, как грубо он обошелся с ней прошлой ночью, казалось странным, что сегодня он нервничал, не решаясь спросить, может ли он ее поцеловать. Сейчас все было иначе. Он и сам не знал почему. Иначе, и все.
Тея наконец глубоко вздохнула и снова сосредоточилась на письме.
К черту все! Гевин ринулся вперед. Звук его шагов по ковру заставил ее снова поднять глаза, полные то ли ожидания, то ли удивления.
Он ждал, что Тея что-нибудь скажет, сделает. Ждал, когда она сделает первый шаг, поднимет лицо или потянется к нему. По его глазам, учащенному дыханию было ясно без всяких слов, что он умоляет ее сделать шаг навстречу. Потому что, хотя поцелуй был одним из его условий, она сама должна захотеть. Он не собирался навязывать ей свои ласки.
Ее ноздри слегка раздувались, и он мог поклясться, что ее тело слегка качнулось в его сторону. Ее язык показался между пухлыми губами и облизал нижнюю. Внутри у него все сжалось.
– Спокойной ночи, – хрипло сказал он.
И, прежде чем смог остановить себя, наклонился и слегка коснулся губами ее губ. Вот так! Дайте ему золотую звезду! Он поцеловал свою жену.
Тея посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
– Спокойной ночи, – пробормотала она.
– Хочешь, я подоткну одеяло или ты сама?
Глаза Теи сузились на долю секунды, пока она не поняла, что он ее дразнит. Она отвела взгляд, но уголки ее губ дрогнули. Больше всего на свете ему хотелось снова поцеловать жену и убедиться, сможет ли он заставить ее стонать, как прошлой ночью.
Но он сам заварил эту кашу. И в том, что его не пускают в собственную постель, виноват лишь он сам.
Он устроился в комнате для гостей и раскрыл книгу в надежде, что у лорда Всезнайки найдется для него парочка мудрых советов.
Глава двенадцатая
Рвотокалипсис закончился.
Девочки проснулись и теперь, непоседливые, голодные, просили блинчиков. Тея еще не отошла от ярких снов и была взвинченная, разгоряченная и чего-то ждущая. Натянув легинсы, она последовала за девочками вниз. Дверь у Гевина была закрыта, так что он или еще спал, или…
Оказалось, он уже проснулся, принял душ и готовил кофе. Надо же! Ну ладно.
– Папа! – Амелия бросилась к нему и обхватила руками его ноги.
– Доброе утро, малышка, – сказал он, положив руку ей на голову. – Тебе уже лучше?
– Хочу блинсиков, – ответила дочка.
– Заказ принят, сейчас сделаем. – Он посмотрел на Аву. – Ты тоже хочешь блинчиков, егоза? – Дочка кивнула и прижала к себе плюшевую утку.
Гевин обернулся и посмотрел на Тею извиняющимся взглядом. Уголки его губ приподнялись в заискивающей полуулыбке.
– Доброе утро, – сказал он. – Кофе?
– Гм, можно. – Она прошаркала к стойке и уселась на один из высоких стульев. Мгновение спустя он поставил перед ней дымящуюся кружку.
– Хочешь, испеку блинчики?
– Я сама могу испечь. – Она поднесла кружку к губам. Кофе был вкусный, с ванильными сливками и сахаром.
– Знаю, что можешь, – спокойно сказал он. – Но, может, отдохнешь для разнообразия?
Это была передышка. Блинное перемирие. Глупо было бы начать спор из-за мелочей, хотя в последние дни только этим Тея и занималась. Но сейчас она смягчилась.
– Ну ладно. Пеки.
Гевин просиял, будто она только что позволила ему вернуться в спальню.
– А где Лив? – спросила Тея, вставая.
– Наверное, в подвале. Не видел ее.
Тея подошла к двери в подвал. Открыла ее и прислушалась, но ничего не услышала. Она прокралась вниз по лестнице, завернула за угол и чуть не расхохоталась. Лив лежала ничком на кровати, полностью одетая. Копна спутанных волос разметалась по подушке.
Тея на цыпочках попятилась назад.
– Я уже проснулась, – пробормотала Лив.
Тея обернулась.
– Прости.
Лив застонала и перевернулась на спину.
– Тяжелая смена?
– Ненавижу тех, кто ходит в ресторан на День благодарения! Конченые мерзавцы. Я уже видеть не могу тыквенный пирог, никогда в жизни не буду его печь.
Тея прислонилась к стене и отхлебнула кофе.
– Во сколько же ты вернулась?
– А сейчас сколько? – Лив зевнула.
– Восемь.
– Значит, четыре часа назад.
Тея поперхнулась.
– Ты работала до четырех?
– Ненавижу свою жизнь!
– При чем здесь жизнь? Работу.
– В День благодарения работала до четырех утра. Так что моя работа и есть жизнь.
Тея поднялась наверх. От картины, которую она увидела на кухне, у нее перехватило дыхание.