В траве о чём-то стрекотали кузнечики, словно ничего особенного в мире не происходило. По небу с севера плыли лёгкие облака. За косой кучей дыма над затоном искрила от солнца широкая и синяя река. У Ваньи теперь было ещё немного времени, чтобы вырваться и всех спасти.
Со своего поста вернулся встрёпанный Алёшка: бессильно выронив винтовку, плюхнулся на дно окопа, усыпанное гильзами, и привалился спиной к стенке. Дышал он хрипло и прижимал ладонь к груди.
— Альоша?.. — тревожно спросил Хамзат Хадиевич.
— Да всё в порядке, дядя Хамзат… Задело только чуть-чуть…
— Задэло?! — Хамзат Хадиевич опустился рядом на корточки. — Покажи!
— Не покажу! — Алёшка помотал головой. — Ты ругаться будешь.
— Ну-ка покажи!
Хамзат Хадиевич схватил его за руку, но Алёшка сопротивлялся:
— Не покажу!..
И Хамзат Хадиевич, срываясь душой в гудящую бездну, вдруг увидел, что загорелое лицо Алёшки словно бы стремительно иссякает, как вода на песке, и остаётся только смертная бледность. Алёшка широко открыл глаза, серые и чистые — такие же были у его сестры. Рука, прижатая к груди, упала на колено. Немного выше сердца у Алёшки чернела мокрая дырка. Алёшка умер.
Хамзату Хадиевичу показалось, что вокруг всё замерцало, и воздух заметался, будто над ним взлетала в небо стая невидимых и бесплотных птиц. Это были Алёшкины корабли — огромные, многоярусные, могучие, сияющие электричеством, причудливые, как во сне, с перепончатыми крыльями: корабли-драконы, корабли-карусели, корабли-салюты, корабли-сказки…
Алёшка был жив ещё несколько мгновений назад — это ничтожный срок даже для крохотного мотылька!.. Хамзат Хадиевич навалился плечом на край окопа, словно хотел толкнуть Землю, попятить её и вернуть обратно такое близкое время: неужели нельзя отчаянной силой своей любви проломить настоящее, как первый тонкий лёд, и окунуться в недавнее прошлое, как в воду под этим льдом?.. Но время было самой прочной материей на свете, и его слой толщиною даже с крыло бабочки был крепче крупповской брони.
Хамзат Хадиевич поднял Алёшку на руки и понёс в пулемётное гнездо, а там, присев, бережно положил под бруствер. Потом встал и внимательно осмотрел затон. Потом снова присел и взъерошил Алёшке волосы.
— Ванья вывэзэт твою сэстру, — успокоил он мальчишку. — Йя эму помогу, обэщаю тэбе, Альошэнка… Ты спы, мой ынжэнэр.
В душе у него была только немыслимая пронзительная печаль.
Он тяжело пошагал в окоп и принялся заправлять в «гочкис» новую ленту с патронами. Алёшка умер, но работа Хамзата Хадиевича ещё оставалась незавершённой. Нельзя подпустить врагов к орудию. Нельзя. Ведь там, на пароходе, Ванья очень надеется на своего друга.
06
«Святитель» и «Наследник» перегораживали горловину затона, и огонь яростными всполохами словно бы перебегал с одного судна на другое, хотя, конечно, горели оба. Казалось, что обречённые пароходы не хотят выпускать из ловушки своего ещё живого собрата: погибать — так вместе. Но буксиру Ивана Диодорыча нельзя было погибать. «Святитель» и «Наследник» — без команд, пустые, а на «Лёвшине» — люди. Они оставались на борту, потому что здесь был Иван Диодорыч, их капитан, а Иван Диодорыч оставался здесь, потому что в кубрике была Катя. Значит, надо драться за свою жизнь.
Иван Диодорыч рассчитал движение до вершка. Машина мерно работала на средней тяге; колёса вспахивали воду, покрытую дымящимися комьями нефти. «Святитель» и «Наследник» неудержимо приближались: огонь на палубах высвечивал их сквозь мглу, словно суда были логовами демонов.
— Таранить будешь, как «Русло» таранил? — заворожённо спросил Дудкин.
— Нет, — кратко ответил Иван Диодорыч. — Распихну.
Поворачивая штурвал, он нацеливал буксир в треугольный зазор между «Наследником» и «Святителем». Серёга Зеров сгонял матросов на корму.
— Стоп машина! — приказал Иван Диодорыч в переговорную трубу и перекинул рукоять телеграфа.
Машина умолкла, в тишине был слышен только треск пожара. «Лёвшино» с набега вошёл чуть наискосок между горящих судов, мрачно озарённый и справа, и слева. Крамбол торчал, будто копьё. Мёртвые пароходы смотрели пламенными глазами окон. Казалось, что какие-то злобные силы сейчас набросятся на «Лёвшино» с двух сторон, примутся терзать и пожирать, словно стая голодных волков, однако неведомый страх удерживал их на привязи.
Иван Диодорыч не хотел, чтобы его буксир сцепился со «Святителем», как «Наследник», потому и сбросил ход. «Лёвшино» по касательной увесисто ударил форштевнем «Святителю» в бок — точно в ступицу колеса, прикрытую «сиянием». Лопнул и отскочил крамбол, хруст каркаса пробежал по буксиру от носа до кормы. Влечением инерции морду «Лёвшина» потащило по борту «Святителя», сминая прогулочную галерею, будто картонную коробку. Но толчок, полученный от «Лёвшина», сдвинул «Святителя», и «Наследник» нехотя выломился из прорана, в котором застрял: два судна разделились.
— Полный ход! — тотчас скомандовал Иван Диодорыч.