Бронепароходы

Граница с красными пролегала перед Сенгилеем. Горецкий рассчитывал миновать Симбирск на закате. Мейрер предупредил, что в Симбирске красные вооружили несколько буксиров. Надо быть наготове. Волгу в Симбирске разделял надвое широкий и плоский остров Чувич. Пристани находились в протоке у правого берега, и Горецкий приказал двигаться левой воложкой.

— Полный ход! — скомандовал он в переговорную трубу машинисту.

— Докудова пар подыматься будет? — спросил Федя у капитана.

— Перед мостом достигнем максимального давления.

Федя повернулся к штурвальному Бурмакину и негромко пояснил:

— Как поравняемся с верстовым знаком, руль на третью долю посолонь.

Подрагивая корпусом и стуча машиной, «Русло» вспахивал воложку.

Красные заметили незваных гостей. В бинокль Горецкий увидел, что возле дебаркадеров один из пароходов задымил трубой и отвалил в сторону.

— Вот и погоня, — сказал Горецкий.

В рубку вошёл Мамедов, огляделся и понял, что вмешиваться не следует.

В протоке между Чувичом и островом Часовенный «Русло» выскользнул наперерез пароходу красных. С него тотчас бабахнула пушка. Водяной столб взметнулся по правому борту «Русла». Звук выстрела проскакал как тугой мяч.

— Совсэм, слюшай, цэлиться нэ хотят, — хмыкнул Мамедов.

— Береговатее надо податься, — деловито сообщил Федя. — На стрежне река надавит красному в скулу, и он от нас поотстанет. Стрелять покудова не будет, чтобы в мост не попасть. А за мостом побежим над песками, там тяга меньше.

Мамедов одобрительно похлопал Федю по острому плечу.

Впереди всю волжскую пойму пересекал длинный железнодорожный мост с решётчатыми арками; несколькими опорами он наступил на низменный Часовенный остров. «Русло» по дуге прокатился точно в пролёт, словно сквозь огромные ворота. Пароход красных дымил на полверсты ниже по течению.

— «Делсовет», — в бинокль прочитал его название Горецкий. — На носу — полевое орудие.

Закат догорал, Волгу заволакивали синие сумерки. «Русло» быстро грёб через короткий плёс под крутобокими Ундорскими увалами, а в створе уже темнело охвостье следующего острова. «Делсовет» упорно не отставал. Миновав мост, он снова открыл огонь. Над плёсом звонко хлопали выстрелы, светлые пенно-водяные столбы то и дело выскакивали слева и справа от «Русла». Штурвальный Бурмакин испуганно косился на них, как лошадь на удары кнута. Феде некогда было отвлекаться, а Мамедов и Горецкий смотрели на разрывы спокойно. В тёплой истоме просторного июльского вечера с борта парохода обстрел казался каким-то ненастоящим, а гибель — невозможной.

— Панафидин, попроси-ка ты своего Николу Якорника, чтобы остановил красных, — вдруг насмешливо сказал Горецкий.

— Давно попросил, — буркнул Федя.

«Делсовет» вдали наконец сбросил струю пара и завалился на разворот.

— Неужели чудо свершилось? — всё поддевал Федю капитан.

Федя обиженно насупился и молчал.

— Просто красные боятся впотьмах сесть на мель в Ундорской воложке, — объяснил Горецкий. — Нет ни чудес, ни богов, мой юный лоцман.

Федя поколебался.

— Мне дедушка ещё говорил, — всё-таки ответил он, — думай что хочешь, но тайну не отрицай.

08

По реке без бакенов идти ночью было опасно, и «Фельдмаршал Суворов» пришвартовался к маленькой пристани купцов Стахеевых — будто слон присел на крохотную скамеечку. Пристань называлась «Святой Ключ». Чуть поодаль виднелся небольшой затон с товар но-пассажирскими пароходами и буксирами. Над пристанью, затоном и крутым берегом летали и кричали вечерние птицы.

Хозяева прислали на лайнер лакея и пригласили капитана отужинать. Дом Стахеевых — двухэтажный терем с тремя кружевными фронтонами — прятался в кудрявом парке. От спелого заката крутые кровли и резьба подзоров были малиновыми. В столовой Фаворскому представили другого гостя — Джозефа Голдинга, агента компании «Мазут». После ужина Ксения Алексеевна велела подать чай на веранду — на широкий балкон. Горничная вынесла самовар. Всё имение Стахеевых — дача, парк и село — освещалось электричеством, и над шёлковым абажуром настольной лампы беззвучно порхали мотыльки. — Аристарх Палыч, мистер Голдинг, чего же нам ждать от будущего?

Ксения Алексеевна глядела на гостей так умоляюще и так беспомощно, словно от них зависела её жизнь. Рядом с Ксенией Стахеевой, милой и уютной, женственно пухленькой, любой мужчина сразу ощущал себя сильным.

Капитан Фаворский хотел сказать, что большевики с их ресурсами, увы, непобедимы, а старая Россия обречена, однако сказал другое: — Борьба предстоит долгая, дорогая Ксенья Алексевна.

— Но не на Кавказе, — возразил Голдинг. Он сидел в лёгком камышовом кресле, вытянув длинные ноги. — Бакинская коммуна, последний оплот Советов, падёт через месяц. В Баку придут англичане. Или турки. Это точно.

— И начнут денационализацию, — утвердительно заявил Иннокентий.

Ему было девятнадцать. Студент Московского коммерческого института, он носил форменную серую тужурку и фуражку с синим околышем. Чтобы казаться солиднее и старше, он тщательно выговаривал каждое слово.