Броня Презрения

— Может быть, и нет... — многозначительно сказал Форбокс. Война изменяла людей, так говорили. Она превратила Форбокса в философа, только не в чертовски хорошего. Далин хотел сказать ему, откровенно, каким идиотом он был, но его голос застрял внутри него, как пуля, которую нельзя вытащить.

Факт о ночных кошмарах, по мнению Далина, состоял не в неприятном и не в облегчении от пробуждения, хотя это и были составные части. Факт о ночных кошмарах для него был крошечной, маленькой частицей сюрреалистичного или мирского абсурда, который пронизывал их и делал ужас еще более ужасным. У него однажды был ночной кошмар, в котором за ним и его сестрой гонялось кресло, которое собиралось их съесть. В то время он был очень юным, и очень боялся кресла и его шаркающих ножек. Но что сделало ночной кошмар по-настоящему пугающим, так это Алекса, прекрасная женщина из следующих за силой, которая иногда присматривала за ним, которая появлялась, улыбалась и спрашивала, — Ты завязал свои шнурки? — Под правой рукой у нее была сонная, ерзающая курица.

Если бы его текущее положение можно было бы назвать ночным кошмаром, элементы, определенно, были на месте. Они штурмовали гигантский бастион в компании сотни тысяч Гвардейцев. Они шли вперед, под небом из огня, под возрастающим обстрелом, в крови тел, через мосты и траншеи, к вратам.

Они бежали, без прикрытия, на смерть, только с незначительными шансами, что их большое число защитит их.

Форбокс, всю дорогу, говорил о том, были ли или не были обстоятельства похожи на ночной кошмар.

В первые два штурма на могучий оплот, ТП 137 даже не подобралась близко к фронту. Несомые вместе в центре волны, они бежали к вратам, а затем были отброшены назад волной отступления. Множество мертвых вернулись назад вместе с ними, зажатые плотностью тел, и падая только в сотнях метров от того места, где они умерли, как только давление уменьшалось и расстояние между телами увеличивалось.

Огромная волна собиралась, чтобы рвануть вперед в третий раз. Они начали собираться вместе. Беспорядочные крики раздавались от движущихся солдат и стали одним громким, смешанным воем.

Весь пейзаж был освещен огнями. Когда они зашли на один из огромных мостов, Далин увидел тысячи лиц с оттенком золота вокруг себя, а под ними, где еще один широкий мост располагался на более низком уровне, струились еще золотые лица. Еще дальше внизу, в траншеях, еще тысячи. Самолеты и ракеты пролетали у него над головой, сверкая, как драгоценный камни.

Стена оплота возвышалась на сотни метров над ними. Его огнеметные башни были главным источником ослепительного оранжевого света, но, кроме того, стена была усеяна огневыми и орудийными точками, которые трещали орудийным огнем.

Выглядело так, как будто гигантская стена горела в миллионах мест, но это был огонь, который стена посылала на них. Синие и белые лазерные заряды лились дождем. Трассирующие снаряды цеплялись, как плющ. Снаряды взрывались в воздухе цветками дыма, которые протягивали пальцы горящих обломков к ним, как щупальца медузы. Инверсионные следы ракет оставляли арки от земли до стены, или от стены до земли, каждый затяжной след описывал некоторое продвижение, как карта атаки, написанная дымом. Огромная структура стены сама блестела янтарным светом, и выглядело так, как будто ее массивные бойницы и барельефы были покрыты медью и бронзой.

Ночной кошмар был чем-то, от чего просыпаешься, а это был ужас, в котором он проснулся.

Каждая минута с момента, как взлетел десантный корабль, была слишком длинной, каждый ужас – слишком ужасным, каждое усилие – слишком трудным. Это, это бессмысленное массовое усилие, чтобы бросать тела на мощную стену, снова и снова, превосходило все. Он услышал крик Собайла, — Вперед! — Собайл сказал это так, как будто это было очевидно, как будто не было другого выбора. Логика кричала, что вперед – это последний путь, куда они должны идти.

II

Выстрелы летели в их ряды почти вертикально сверху. Задира погиб. Как и Багирс с Траском. Мямля загорелся, стал орущим факелом, и поджег людей вокруг себя, метаясь от отчаяния. Бинарцу рядом с Далином снесло две трети головы, прямо до нижней губы и челюсти, а затем он остался рядом с ним, качаясь вперед-назад, зажатый давкой вокруг них. Леддерман умер медленно, дважды подстреленный, неспособный отступить. Сапог, а затем Шалун, оба исчезли под ногами. Капралу Трабену попали в глаз, и он умер с дымом, идущим из полуоткрытого рта.

Великие врата маячили впереди, такие же тяжелые и неподвижные, как карликовая звезда. Передний край наступления ударял по ним, разбивался вокруг них, как волна о набережную. Водопады огня лились сверху: широкие ливни горящего прометиума.