BRONZA

Марк больше не сопротивлялся желанию брата. Не отвергал его. Сидел, прижавшись спиной к его груди. А Ивама больше не выпрашивал любовь, словно нищий подаяние. Коснувшись его плеча подбородком, этим жестом доверяя Марку свою голову, Оуэн заключил брата в кольцо своих рук, обнажив перед ним всю глубину своих чувств. И лицо его озарилось светом немыслимого счастья. Он не хотел получить – он хотел отдать все, что у него было и даже больше. Он хотел умереть для любимого.

Один стал сердцевиной, а другой лепестками божественного лотоса. Но любовь их не была зовом плоти. Плоти, что стареет, сморщивается и превращается в прах. Нет, то была квинтэссенция чистой любви бессмертного духа. За каплю этой Любви можно было отдать все мироздание. И тот, кто ревниво наблюдал за ними, знал это. Зависть, разворачивая свои ядовитые кольца, зашевелилась в душе Сэйрю.

А время истекало. Близнецы менялись. Синевой наполнились глаза Оуэна. На лоб Марку упали серебристые пряди. Одна душа на двоих. Одно сердце. Каждый из них становился Солнцем, погружаясь в Океан, в котором уже утонуло Небо. Священный Зверь Имару – Разрушитель Царств, ненавидящий всех, возрождался, чтобы получить назад свое Царство и воздать каждому по заслугам. Каждому из братьев и сестер.

Но ревность бога, соединив пальцы зависти, произнесла вслух слова «Я не дам тебе возненавидеть меня снова!», размыкая Круг. И ничто не дрогнуло в душе Сэйрю, когда по его воле сердце Имару разрывалось надвое. Когда, раздираемые по живому, корчились в муках и кричали от боли Близнецы.

Первым очнулся Оуэн. Зло всегда живучей. И свет счастья больше не озарял его лицо. Оно стало прежним.

– Что произошло? – спросил Марк.

Он не видел его лица. Он смотрел на свои руки. Они были в крови.

– Ничего, если не считать, что ты убил своего оруженосца, – пожал плечами Оуэн. Он одевался, и бледно-розовый шелк рубашки льнул к его телу, пока он застегивал пуговицы.

Марк не поверил ему. Не поверил, что мог убить отрока. Что на кровати что-то, прикрытое потемневшей от запекшейся крови простыней и есть – Байя. Глянув на Оуэна с застаревшей неприязнью, осторожно потянул за край простыни. Показалось лицо Имонна, глаза мальчика были широко открыты. Стеклянные, они неподвижно смотрели в потолок. Так же осторожно, словно боялся потревожить его, он вернул простынь на место. Не понимая, зачем сделал это. Зачем убил?

Оуэн застегнул брюки. Надел туфли, помогая себе рожком для обуви. Потянулся за пиджаком. Глянул в зеркало, полюбоваться своим отражением, и увидел брата, сидящего на кровати в позе скорбного ангела. Лицо Оуэна сразу стало злым. «Ах, так! Чистенький, да? Праведник!»

– Извини, забыл… Прежде, чем убить… ты сначала изнасиловал мальчишку! – скривил он в усмешке губы. – Право же, я позавидовал твоему наслаждению!

Его слова живьем содрали с Марка кожу, оставив оголенные нервы плавиться от нестерпимой муки. Душа захлебнулась немым воплем отчаяния от непоправимости происходящего. «Ничего не изменить… не вернуть… не исправить… – смотрел он на свои руки и не видел их. Ослепнув. В глазах полопались сосуды и по лицу стекали кровавые слезы. – Я нелюдь, мерзкое отродье… убивающее всех, кого люблю… Мне нет места ни под одним небом… Когда же ты заберешь меня?!»

Неожиданно вся боль ушла. Он увидел ее. Наконец-то, смерть соизволила прийти за ним. Вздохнув, Марк выпустил длинные когти и вырвал себе сердце. Разбитое, он хотел отдать его ей.

– Идиот! – бросился к нему Оуэн.

На этот раз он успел. Засунул еще бьющееся сердце обратно в развороченную грудь и прижал ладони, призывая Силу. Пачкая дорогой костюм кровью брата, творил Заклятие Нитей Судьбы, возвращая Марку жизнь. Не желая отпускать его, чтобы тот начал жить заново, забыв обо всем, что произошло.

Марк неохотно открыл глаза, пошевелился.

– А, очнулся, идиот! – спросил его кто-то, и он тут же получил сильный удар в челюсть.

– Не смей больше тратить мою Силу на твое тут воскрешение из мертвых! – пригрозил ему Оуэн, сердито потряхивая ушибленной кистью. – Я и сам могу тебя убить! Так что не искушай меня!

Но Марк не хотел его слушать, он хотел умереть и провалился в пустоту.