Бронзовая собака

Из его календаря эти дни выпадали бесследно. Его память прятала их, засовывая под покров суеты и забот, которые были до них или случились после. А в календаре Насти эти дни, как раз, оставались. Для неё они не были незаметными, напротив, в её календаре они выделялись жирной красно-коричневой вонючей окантовкой, которая со временем начала наползать на другие (преимущественно счастливые) дни и отравлять их ожиданием следующего запоя, приближающегося под обещания больше не пить и просьбы о прощении.

Настя ждала почти десять лет, которые пролетели очень быстро. Как-то неожиданно быстро. Но полгода назад Настя, когда ей как-то вдруг исполнилось сорок – ушла. Она удивилась, как легко оказалось уйти – ни детей, ни спорного имущества у них с мужем не было. Оказалось, что для неё уйти было гораздо легче, чем постоянно думать об этом и не уходить.

Денису, напротив, уход Насти дался тяжело. Он любил жену, любил только её, любил по-настоящему. Сильнее любить он просто не умел. Денис, на самом деле, был готов умереть ради жены. Мог бы, не задумываясь закрыть её своей грудью от вражьей пули, мог бы глотку зубами перегрызть кому угодно, но отказаться от выпивки, не мог. А если говорить откровенно, то не видел в этом необходимости.

Денис, конечно, понимал, что жена переживает из-за его пьянства, но её трагических оценок не разделял, хотя каждый раз исправно просил прощения и обещал больше не пить. Обещал почти искренне – в ту минуту, когда его губы шептали, кричали, выговаривали обещания и просьбы о прощении, он думал, что так и будет. «Никогда больше» – говорил он. Однако где-то в глубине души, там, куда не хочется заглядывать, там стыдливо притаилось понимание: сразу после того как его в очередной раз отпустит, после того как прекратится отчаянное сердцебиение, перестанет выкручивать мышцы, утихнет головная боль, очередное «никогда» потеряет всякий смысл – растает, забудется. А потом родится следующее «никогда», чтобы этим свеженьким «никогда» успокоить, обнадёжить, обрадовать любимую женщину.

Давая обещания, которым сам почти верил, Денис всё же чувствовал, что в следующий раз, когда придёт время, он опять не станет отказываться от выпивки. Да, не станет. Но вовсе не из-за прихоти, эгоизма или сумасбродства. Нет. Денис объяснял себе (и Насте пытался объяснить), что время от времени уходить в непродолжительные запои – жизненная необходимость. С точки зрения Дениса, ни ему, ни Насте это сильно не вредило. Наоборот, его нервная система была устроена так, что она нуждалась в периодическом сбросе накопившегося эмоционального мусора. Для того всё и делалось – напиться до полной отключки, довести до коллапса нервную систему, в нём спалить то, что корёжило и коверкало, а потом вернуться. Не сразу, не без страданий и боли, но вернуться обновленным и готовым дальше участвовать в упорной возне в тумане, которую называют жизнь. Даже находить в этом известное удовольствие. Нужно было лишь стереть очередным «никогда» беспокойство и разочарование с лица и из сердца любимой жены.

И вот однажды это верное средство не сработало. Закончился, видимо, его срок действия. Настя не поверила очередному «никогда» и ушла. Денис скучал без неё каждый день, каждую ночь, каждый час, каждый вздох. Он звонил, караулил на улице, писал письма и сообщения. Всё зря – Настя не отвечала на письма, на улице отворачивалась и уходила, телефонную трубку не брала.

Но этим сумеречным утром она пришла сама. Однако свербящее нехорошее чувство заглушило радость в его душе. И было ещё что-то, что мешало ему радоваться встрече с женой – та самая тревожная перемена, которую он почувствовал в Насте.

– Настюшь, а ты ведь вернулась домой? Да? Ко мне, да? – спросил Денис.

– Чем ты слушаешь, Дэн? Я же сказала. Я не вернулась, я пришла, как обещала. Как мы договаривались. Ну, вспоминай.

Денис вспомнить никак не мог – за последние полгода они пары слов друг другу не сказали, точнее не сказала она. Он – говорил, но она не отвечала, даже не дослушала ни разу. Иногда, когда он звонил по домашнему телефону, его дослушивала мама Насти, она и отвечала, и сочувствовала, но дочь к телефону никогда не звала. Так о чём же он с Настей мог договориться и когда?

Настя смотрела на него с задумчивой полуулыбкой и заплетала волосы в длинную косу, перекинутую через левое плечо. Правое её запястье обхватывала толстая зелёная резинка для волос, похожая на пушистую гусеницу. Денис нахмурился: «А когда это волосы такие длинные отрасти успели?». Настя подмигнула ему, продолжая улыбаться. Денис вспомнил, что когда они с Настей познакомились, десять лет назад, такие волосы у неё и были – длинные каштановые косы. Потом она отрезала их. И волосы стали обычные – не длинные и не короткие, прямые, казались немного глянцевыми, если не прятались в хвостике на затылке. Когда произошла эта перемена, Денис не запомнил – ему было все равно, какую она носила причёску. Настя нравилась ему любая.