Брошенные тексты. Автобиографические записки

Басинии

Это маленькое письмо,

перехваченное тесьмой
легких слов, в коих 32 буквы,
опускаю рукой, а ногой
сам в конверт залезаю как будто.

Точно сложенный напополам,

так, что руки ложаться на ноги,
неподвижно лежу, пока к Вам
в сем письме не прибуду в итоге.

В тишине, меж исписанных строк,

отбывая полученный срок,
обозначенный волей почтамта,
я, уткнувшийся носом в носок,
от безумия на волосок,
жду (и здесь не без штампа), жду штампа.

Вот и он. Ах, пришелся на лоб.

Вспоминается сразу на… Стоп,
не хочу ничего вспоминать я.
Я хочу лишь конверт этот чтоб
в рук твоих опустился объятья.

Час проходит. Меж тем почтальон

допивает остывший бульон,
сумку взваливает на плечи,
и идет, и несет меня он.
Сердце бьется шагам в унисон,
и все ближе желанная встреча.

Наконец-то, знакомый подъезд.

Кое-как все же в ящик пролез
и лежу, отдыхаю всем телом.
Маюсь: «звёзд» написать или «звезд»?
Впрочем, это apres[1], между делом.

Тс-с, доносятся чьи-то шаги.

Неужели она? Каблуки,
степ танцуя, проносятся мимо.
Сердце, пав в направленьи ноги,
поднимается вверх, скорчив мину.

Вновь лежу, излучая печаль,

как печален под утро рояль,
стосковавшийся за ночь по звукам.
О, какая бездонная даль
открывается в этой разлуке!

Но, о чудо, в железный замок

ключ вставляется: внутрь, поперек,
открывается дверца и пальцы
(о, как долго я ждал этих строк)
на конверта ложатся рояльце.

Вы слегка надорвете конверт,

любопытством томим, тронет ветр
столь заждавшееся вас посланье
и прочтет в первой строчке: «Привет»,
а в последней прочтет: «До свиданья».
Этот ветр, безусловно, эстет
и чужих не читает посланий.

Прошло много лет. Прошло много встреч. И вот однажды я встретил девушку, которая не играла на фортепиано и не любила классическую музыку. Ее родители жили далеко за пределами Москвы, а я был уже возраста родителей той моей пианистки, из юности. У нас начался роман. Два года она терзала меня любовью, ревностью, обидами, а я слушал ее и слышал Бетховена. Смотрел на нее влюбленными глазами и видел нотную тетрадь, в которой возвышались и множились нотные знаки, слагая мелодию нашей любви. За два дня до свадьбы она устроила очередной скандал-симфонию в сопровождении битья посуды и некоторых предметов мебели, и я вдруг отчетливо понял, что это не моя музыка, не та, с которой хочу засыпать и просыпаться…

Впрочем, это другая история и другое стихотворение.

У меня раздражение в голосе.
У тебя роковые сны.
За пределы сердечной области
на предельно возможной скорости
мчимся мы.

Наши шансы равны в количестве

один к десяти.
У меня раздвоение личности,
все, что было, хочу я вычесть и
прибавить нули.

Были с Вадиком сегодня в гостях у Басинии в квартире на 15-м этаже с видом на пол-Москвы и с роялем в центре гостиной. Она замужем, счастлива. Мы дружим много лет. Поужинали. Кто-то что-то сыграл. Кто-то спел. Я прочитал стихотворение, которое случилось у меня по случаю неслучившегося романа.

Один друг Баси, не знаю его имени, говорит мне: «Да нет, это все херня какая-то». Я удивился, так откровенно в лицо меня еще не критиковали. Я: «Не понял». Он: «Вот ты заказываешь там салат в ресторане…» Я: «Да. И что?» Он: «Где ты видел, чтобы салат из крабов стоил 800 рублей?»