Брошенные тексты. Автобиографические записки

Признаюсь вам, я не гурман
в оценке, скажем, винных бочек,
но в части завести роман
я преуспел, пожалуй, очень.

Не точен перечень утех,

и тех, кто мною был всклокочен.
А кто остался у обочин?
Не точен перечень и тех.

Итак, в плену былых утех,

когда все было безразлично,
на Патрики вновь по привычке
я от Садового шел вверх.

Был вечер, в общем-то, не поздний,

и все еще сидели порознь:
столы мужчин, диваны дам.
Еще лишь замышлялись козни,
в глазах сверкая тут и там.

Не исключеньем был и «Брон»,

гостеприимный с двух сторон,
поскольку Новиков Аркадий
его открыл гурманов ради.

И вот мы здесь, забыв приличье

следить за весом своих тел,
его мгновенно увеличим
посредством пицц и страчателл.

Аркадий, ты увековечен!

А мы, прости, восторг не для,
вернемся в тихий летний вечер,
когда по Патрикам шел я.

Везде царили разговоры:

— Пойми, они все крохоборы,
да, мужики перевелись,
вокруг лишь геи и старперы,

и что ты хочешь, чтоб я, «Мисс

Новосибирск два ноль ноль восемь»,
сюда в Москву перебралась,
чтобы с ногами «в гости просим»
вопросы слышать каждый раз:

«А не хочу ль поехать в гости?»

Да я с рожденья на морозе,
поскольку отморозком был
мой первый парень Автандил.
Меня два года добивался,
потом избил и надругался,
и в ночь покинул пьяный вдрызг
меня и г. Новосибирск.

С тех пор прошло сто лет. Ну, годы.

Они все для меня уроды.
Еще подваливают: «Дама,
вам, может, заказать 100 грамм?»
«Да лучше год еще не дам я
кому-то, чем кому-то дам
вот так вот, просто в радость. Накось.
Сначала загс, потом секс-радость».

Напротив за другим столом

болтают парни о другом.
— Так вот вчера, часа в три ночи
я позвонил ей: «Ну, ты где?»
Она: «Лежу одна в воде».
Я: «Где?» Она: «В воде, короче,
я в ванной, приезжай, разде,
разделишь мой приют унылый,
разденешься и будешь в мыле».

Хохочут парни за столом.

Девчонки за другим над ними.
За третьим говорят о Риме,
в контексте «с шопингом облом».

Четвертый стол следит за пятым,

шестой знакомится с седьмым.
Тут я вошел. Невероятно,
восьмой был стол пустым. Моим.
Я сел, лениво оглянулся
и вдруг как будто бы проснулся.

Ее увидел я! Врачей

потом я спрашивал: зачем
в секунду ту я вон не вышел?
Зачем не бросился бежать,
куда глаза глядят, по крышам,
по проводам, по трубам, рвать,

по переулкам — вон, дворами,

прудами, улицами, вниз
по головам, по нервной даме,
поднявшей визг и пьяной вдрызг,

по всем вокруг, по тем, по этим,

бежать, пугая воробьё,
чтоб с вылетающим вон сердцем,
забыть, забыть, забыть ее!

Но я не сделал даже шагу

(так зверь находит западню)
и глядя долго на бумагу,
понять пытался суть меню.

Сложились пятна в буквы, в цифры:

салат из крабов — 800,
в него ткнул пальцем я, и вот,
карандаша стирая грифель,
официант заказ берет.

Сижу-дышу. Она внезапно

встает, идет из-за стола.
О, как она невероятна:
ресницы, губы, ла-ла-ла

ре-фа-диез-ми-соль, всем звукам

не воссоздать красы ее,
лишь «ре», пожалуй, — это руки,
а «фа-диез» — глаза ее.

На мне лица нет. Нет, меня нет.

Вдохнул, поняв, что не дышу,
когда увидел я, как ставит
официант салат: «Прошу».

«Спасибо». — Ем. И ем глазами

ее, сидящую поодаль.
Я ждал ее, мечтал годами,
и день настал, сложился модуль.

Осталась ерунда. Всего-то,

преодолев так метров пять,
к ней подойти и, как по нотам,
беспечно что-нибудь сказать.
К примеру: «Здравствуйте, вам вкусно?»
Бред. Или: «Кстати, вы
сидите прямо ведь под люстрой,
боюсь я, как бы эта люстра
не прилетела с высоты
на ваши дивные черты
и на салат с „морской капустой“».

Какая глупость, я кретин,

мне явно нужен карантин.
А может, так: «Здесь, в ресторане,
стараются, чтоб каждый гость
съел ногу на кости баранью,
вы любите баранью кость?»

Что? Что со мной? Что с моим мозгом?

Что я несу, зачем сижу?
При этом я в нелепой позе
уже стою, нет, подхожу

к столу по центру, за которым

сидят беспечно пять подруг
и что-то обсуждают хором.
Подумал я: «Еще пять сук».

При этом вслух сказал: «Простите,

вы за столом одна сидите?»

У всех подруг (представь яйцо)

так вытянулось в миг лицо,
что вопреки с Луною сходству
в них вдруг открылось благородство
брюлловских, репинских картин.
Но длилось это миг один,
затем все пять забились в крике
и снова стали лунолики.

Я разложу на фразы крик:

«Ты его знаешь? — Нет, не знаю.
— Что за урод? — Поганый фрик,
пошел отсюда, что ты замер?

— Чего стоишь? Давно, похоже,

бутылкою не получал в оскал?
— Знакомая чего-то рожа
у этого говна куска…»

Подруги, посылая к черту

меня (как жаль, что не в постель),
схватив своих пять сумок черных
со знаком золотым Chanel,

отбросив стыд, отбросив стулья,

рванули к выходу. И вот,
стою один. Стою, молчу я,
и думаю насчет… «На, счет», —

официант мне в руку жестко

кладет мой счет, их счет и лист.
Там телефон и два вопроса
(Упс!) от Новосибирска Мисс:
Хочу ль я с ней соединиться?
И не пора ли мне жениться?