Брошенные тексты. Автобиографические записки

Вадик сегодня признался мне, что влюбился в Таню Чистову. И я вижу, что он ей нравится. Ночью Таня пришла к нам в номер. Его кровать с одной стороны комнаты. Моя — с другой. Я отвернулся к стене, попытался уснуть и не смог. Они лежали обнявшись и, кажется, спали.

Мой милый брат, мой дорогой,
ну вот и ты на той дороге,
где, если сделан шаг ногой,
потом несутся сами ноги.

Дорога вечная любви

без опыта и без оглядки.
Мой милый брат, ступай, иди,
распутывай ее загадки.

Над ними будешь биться ты,

но ни одной не разгадаешь.
Когда-нибудь поймешь и ты,
что ничего не понимаешь.

Когда ж захочется бежать —

не верь в примеры.
Будь счастлив, брат.
Будь счастлив, Вадь,
в тебя я верю.

7 февраля

Я скучаю. Скучаю по сумасшедшей, нежной, отчаянной атмосфере Софрино. Сколько уже всего связано с этим местом. Пионерский лагерь. Студенческие каникулы. Дружба с Кириллом. Признания в любви. Поездки на лыжах. Прогулки днем, ночью. Ужин в столовой. Гитара и песни до утра. Танцы в баре. Обиды. Выпивание в номере. Мила. Рита. Шкура. «Адидас». Влад Листьев и Саша Любимов. Вася Стрельников. Борецкий. Бася. Томушкина. Сестры Поповы.

Здравствуйте, друзья мои давние,
юности софринской рыцари,
мы разлетаемся птицами
на расстояния дальние.

Я еще помню тепло ваших губ,

я еще помню сердцем вас!
Но уже начат тот маршрут,
где никогда не будет вас.

Здравствуйте, воспоминания

наших печалей и радостей!
Нам суждено расставание,
так на прощание — здравствуйте!

13 июля

После окончания второго курса мы с концертной программой поехали в свои первые гастроли. Автобус, как в пропасть, летел в Зарайск. Полшестого утра, когда уже за окном рассвело, красный «Икарус» остановился у желтого здания гостиницы. Разминаясь, заправляясь и расправляя припухшие лица, двенадцать человек вышли из автобуса, кивая водителю с благодарностью. Разбуженная и от того раздраженная консьержка долго кричала: «Мест нет, гостиница одна». Когда поняла, что мы коллектив из Москвы, засуетилась, забегала со словами: «Сейчас, сейчас, только дождемся 8 утра». Мы разложили чемоданы и сумки в тесном фойе, вышли на улицу. Нам предстояло прожить в этом маленьком городе двадцать дней и дать двадцать концертов в близлежащих совхозах. Будем играть отрывки из пьес, читать стихи, петь песни, я цыганскую…

17 июля

Зарайск продолжает баловать лапшой, рисом, мухами, пивом в кафе «Осетр», и осетром, которого нет. Умиленными доярками, грудными детьми (это основная часть зрителей), сценой, приспособленной для чего угодно, только не для выступлений. И триумфами по окончании концерта, когда вдохновленная молодежь, преимущественно парни, собираются у выхода с сомнительной целью. Но драк пока не было. Продолжает баловать солнце. Наблюдаются случаи покраснения и облезания. Участились приступы воспоминаний: как выглядят блины, кусок мяса, чистая простыня, горячая вода, молоденькая картошечка с помидорчиком. Все это вызывает тоску в желудке, особенно при взгляде на витрины магазинов с брынзой, усеянной мухами.

Автобус, который должен был везти на концерт, не приехал. Михаил Федотыч уехал в Москву. Сборы с концертов крошечные. Вернется ли он? Чурбаков мечется. Тетервов, огромный и красный, лежит на кровати и сопит. Тихо и жутко в комнате Жженовой и Коваленко. Лебедев неутомимо напевает за стенкой одну и ту же мелодию. И уже ползут по гостинице смутные разговоры о вечере, который нечем убить. И тогда появляется она — водка «Стрелецкая». День подчинен вечеру, а автобуса нет, значит, и вечера нет. Дайте мне маленькую сцену, доверчивых доярок, разбитый грузовик и немножко горячей воды. И еще этот насморк. SOS! Убит вечер.

Я измучен. Явная насмешка:
насморк среди всеобщей жары.
Солнце горит головешкой
в костре небесной дыры.

А у меня все насмарку — насморк.

Сморкаюсь до глухоты в ушах.
До потери обоняния, до краски
крови в опухших глазах.

Голова пульсирует отупевшая,

трудно дышать. Грудь
провисла, как вешалка,
под тяжестью массы, вязкой, как ртуть.

21 июля