Брошенные тексты. Автобиографические записки

Ивану

Однажды, оборвав печаль,

отхлынув от снегов и сна,
как будто даже невзначай
вдруг начинается весна.

Выходят люди из квартир

и столбенеют на ходу,
и, словно ядра из мортир,
глаза их целятся в весну.

Друзья, в минуты торжества,

когда, гонима февралем,
подслеповатая зима
все слепнет, слепнет день за днем,

деревья трут свои рога,

не зная домыслов и дум,
весна идет и трет бока
у всех прохожих на виду.

И слышен хохот воробья,

который хлебушек нашел,
и посходившие с ума
вороны рвутся в неба шелк.

И я давно уж не пойму,

куда мой стих летит, летит.
Я лучше Ваню обниму
и выпью за него навзрыд.

Февраль припудрен и душист,

как баба в сорок лет.
И воробьи танцуют твист,
которым счета нет.

Я их пытался сосчитать,

гоняясь по Москве,
на 109-м сбился я
проклятом воробье.

На это дело наповал

был целый день убит.
День вскинул руки и упал,
и до сих пор лежит.

Я под него хотел подлезть,

хотел его поднять,
но он тяжелый, гад, на вес
и не желает встать.

А в небе вошкалась луна.

Ты помнишь, Ванька, Вань,
как мы не дале как вчера
писали эту дрянь —

про вошек, мошек, муравьев,

про то, как из-за гор
идет февраль о сто голов,
с ним дядька Черномор…

Сегодня 25 годов

исполнилось тебе,
мой друг Ванюха, будь здоров,
а остальное — тлен.

Писать мне дальше лень

про этот самый день,
я белая снежинка:
дзинь-дзень.

18 марта

Провалялся весь день дома, на улице все тает. С крыши на подоконник капает вода. Солнце щурится в небе, как кот.

Поэзией я не контужен,
я без фантазий и идей,
но, когда утром воют лужи
и скалят зубы на людей,
когда, устав от льда и стужи,
зима рукою трет глаза,
я признаю, что я контужен,
что я простужен и — весна.

Однако первое апреля,

уже не первый день весны,
а пятая ее неделя,
и это так, хоть плачь, хоть ссы.

А потому, расставив ноги,

деревья в сонмище кустов
канкан танцуют на дороге
под оркестровку воробьев.
И ошалелые девицы
с улыбкой страстной в пол-лица
открыли задницы, как лица,
открыли лица, как сердца.

Остолбенелые мужчины

вдруг понеслись, держа штаны,
по недопонятым причинам
на все четыре стороны.
Апрель, апрель, моя погода!
Голь губ, и истин, и голов.
Машины переходят с ходу
на рысь и даже на галоп.
На первом этаже на кухне
в окне немытом (не в укор)
совокупляются две мухи,
ведя приличный разговор
о том, о сем, о том, что «нонче,
подруга, поделюсь с тобой,
была шокирована очень,
заставши мужа не с женой».
Гудят машины, лают лужи,
про светофоры позабыв,
бегут на красный свет, наружу
девчонки, алы рты раскрыв.
И вспоминаются им ночи,
и очи клочьями в ночи,
как было больше сил, чем мо́чи,
и мо́чи больше, чем мочи́…

15 апреля

Начитался Игоря Северянина. Вот вступил с ним в диалог. Ха… Он об этом не узнает. Я даже пошел дальше и написал песню.