Квартира была маленькая, и важно было не разбудить безмятежно спящую бабу Пашу, так звали ее мы с Вадиком. — «А что будем делать, когда она уйдет? — продолжила мама. — Где мы найдем другую такую, и кто сказал, что она будет непорочна. Может, она будет пить?» Кстати, до бабы Паши у нас была няня, тетя Фрося, которая любила это дело. Когда родители, спокойные, что любимые дети в надежных руках, уходили на очередной концерт, няня доставала чекушку водки, выпивала ее и почему-то раздевалась догола. Мы с Вадиком неутомимо с большим интересом бегали за ней по квартире, не до конца отдавая себе отчет в том: а в чем, собственно, заключается этот наш интерес. Однажды папа нашел бутылку водки, позвал тетю Фросю и у нее на глазах вылил содержимое бутылки в раковину. С ней случился сердечный приступ. Гриша: «А вы рассказали родителям, что она голая бегала по квартире?» — «Да». — «И что они?» Я: «Купили ей одежду». Гриша хохочет. Короче, родители оставили как есть тарелки и столовые приборы в сумке бабы Паши и легли спать. Гриша: «Дедушка был прав. Нужно было разбудить ее и сказать все, что о ней думают, чтобы она запомнила это на всю жизнь». «Сын, ты не понял, у нее был другой диагноз: не склероз, а клептомания». Смеемся.
Сегодня нас с сыном озарило редкое и мощное вдохновение! Читать с акцентом.
Даша постелила полотенце на лежак, дала мне в руки айпад и сказала:
— Пиши мне стихотворение.
— Как скажешь, дорогая.
В этот момент солнце ударило меня чем-то тяжелым по голове и я упал носом в Дашины ноги. Проспал часа три. Когда очнулся, надо было уже идти обедать. Сиеста не предполагает поэзии.
Лечу в Ереван. На полдня. Шасси бьются о землю. Гостиница «Метрополь». 42 градуса жары. В номере минус столько же. Выключаю кондиционер. Открываю балконную дверь. Она оказывается выходом на крышу. Мимо проходят рабочие. У меня люкс, и то ли я живу в нем с рабочими, то ли рабочие живут в люксе. Душ. Привожу себя в порядок. Пробка у здания, где проходит торжество. «Майбахи», «роллс-ройсы», «мерседесы» — все белого цвета, наездники в национальных одеждах на белых конях. Вспотевший отец невесты встречает меня: «Отдохнули?» Я: «Не то слово». Захожу в гримерную: «Воду, пожалуйста, организуйте мне». Медленно, очень медленно входит мужчина. То, что это официант, понимаю только после вопроса: «Что пить будете?» Я: «Воду без газа». Сижу. Жду. Открывается дверь, и вносят гигантское черное платье: «Это для соведущей, можно?» Вопрос риторический, поскольку платье уже здесь и теперь ни для официанта, ни для воды, ни для хозяйки платья места не остается.
После того как огромный букет невесты, вылетевший из ее рук, с ускорением, равным мечте о первой брачной ночи, чуть не убил одну из подруг, зазвучала песня Тины Тернер. Я прокомментировал это как крик темнокожей женщины: «Ах, если бы я родилась в Армении…» и, провожаемый счастливой и благодарной родней, отправился в аэропорт.
Даша издергалась сама и меня мучает: что у нас за отношения? Почему нигде не бываем вместе? Почему не встречаемся с друзьями, ее, моими?