Брошенные тексты. Автобиографические записки

Белый-белый пароход
бороздил синий океан,
небо синее над ним,
солнце желтое под ним,
а под солнцем — белый пароход.

Дамы в белых кружевах

палубой бродили не спеша,
зонтики изящные в руках,
из-под шляпок синих глазок взмах,
с губок тонких томно: «ох» и «ах».

Припев

На какой-то широте
в субтропических водах
плыл белый пароход.

С тростью тонкою в руке,

с толстою сигарою в зубах,
меж очаровательнейших дам
медленно бродили господа,
посылая дамам: «ох» и «ах».

Ночью звезды в небесах

месяц раздевали донага,
пароход качался на волнах,
джентльмены в черных котелках
женщин уводили в номера.

И в иллюминаторах гас свет,

и казалось, парохода нет,
только ночь, и звезды, и вода.

Утром белый пароход

палубой начищенной блистал,
и бродили дамы меж господ,
«ох» и «ах» бродили взад-вперед,
так же непреступны, как вчера.

Припев

1987

Пингвин

В Антарктике среди снегов и льдин
сидит печальный и смурной пингвин.
В глазах тоска, а сердце он вывихнул,
вчера влюбился молодой пингвин в пингвиниху.

Был он во фраке и при бабочке,

когда увидел, как в купальничке
со льдины соскользнула пингвиниха,
и тут же заработал он себе три вывиха.

Был первый вывих от пингвиньих глаз,

они сверкали каждый, как алмаз,
другой от красоты ее фигуры был,
а от чего был третий он совсем забыл.

Вот так сидит и до сих пор пингвин —

один в Антарктике, совсем один.
Когда со льдин идет, не раздевается,
во фраке с бабочкой он в воду опускается.

Он представляет, будто он жених,

влюбил в себя одну из пингвиних,
она вокруг него и так, и эдак вся,
а он глядит и только тихо улыбается.

Потом встает и говорит: «Ха-ха,

вы очень милая пингвиниха,
но мне, признаться, не до вас, пингвиниха,
имею я, увы, уже, увы, три вывиха».

Вот вся история про пи́нгвина,

который никогда не пи́л вина,
не видел женщин, о кошмар, на практике,
от Арктики до самой до Антарктики.

1985

«Мы эту грусть устанем пить до дна…»

Маргарите

Мы эту грусть устанем пить до дна,
быть может, нам пора остановиться.
Не верится, что и достигнув дна
мы неизбежно станем веселиться.

О, сладкий миг, пить горькую печаль

из вечной чаши с полными краями.
Быть может, за краями теми край,
где больше ничего не будет с нами.

Уйдем вдвоем, пока еще вдвоем,

пока еще и кони в колеснице,
пока мы днем из чаши грусти пьем,
а ночью в тишине нам счастье снится.

О ночь, качающая колыбель,

страстей и грез, и дум, и вдохновенья.
Не расплескай с краев ее теперь,
пока нам снится наше пробужденье.

Пока нам снится то, что мы уйдем,

пока нам снятся кони в колеснице,
и мы всю ночь из этой чаши пьем,
не в силах ни на миг остановиться.

27 января, 1987