– Понимает, – уверенно кивнула подруга. – Он даже читать по-русски может, говорит только плохо, но это от отсутствия практики, я думаю. Пожил бы у нас – наловчился бы болтать.
– Попадешь к вам в дом – научишься есть всякую гадость, – согласилась я бессмертной фразой из мультика про Карлсона. И тут же вынуждена была извиниться перед официантом, который как раз принес наш заказ и принял цитату на свой счет. – Простите, я это не вам, борщ выглядит очень аппетитно.
– Это не борщ, а свекольник! – еще больше оскорбился официант. – Холодный летний суп.
– Свекольник – это мне. – Ирка поменяла местами тарелки и доброй улыбкой и выразительным помахиванием ложкой отпустила официанта с богом. – Попадешь в Питер, научишься есть всякое такое… Так о чем мы говорили?
– О том, что Лазарчук еще не звонил.
– Это он зря, мы и сами не затруднимся… – Подруга, не откладывая, послала вызов на знакомый номер. – Алло, Сереженька! Добрый день, уже даже не утро, ты понимаешь, к чему это я?
– Громкую связь включи, – попросила я.
Ирка тюкнула пальцем в экран смартфона, и над летней верандой громовыми раскатами разнесся голос полковника:
– …и мать!
– Не такую громкую! – испуганно шикнула я на подругу. Она спешно прибрала звук, а Лазарчука я спросила: – Ты материшь нас, что ли?
– Я говорю – вы сами должны понимать!
– Что именно?
– У меня своих дел по горло, ваши не в приоритете!
– А вот это ты напрасно, Сереженька, – зловеще молвила Ирка. – Неосмотрительно, неосторожно, я бы даже сказала – самоубийственно.
– Я попрошу без угроз!
– А я попрошу без нотаций!
Их клинч мог затянуться, поэтому я отняла у подруги трубку и кротко молвила:
– А я попрошу просто выдать информацию, если она есть. Ведь есть же? Я знаю тебя, Лазарчук, ты ж наш гений сыска, наверняка уже что-то выяснил.
– Не льсти мне, – сказал Серега, но голос его подобрел.
Все любят похвалу. Даже самые настоящие полковники.
– Короче, так. На данный момент у ГУВД Санкт-Петербурга и Ленобласти нет информации о пропавших/похищенных бриллиантах подходящего качества и количества. Есть только заявление об ограблении квартиры какой-то блогерши-стримерши, даже не знаю, что это за занятие такое, но, видно, прибыльное, раз у тетеньки были нехилые камешки, однако крупнее, чем ваши, и в ювелирных изделиях, а не сами по себе.
Ирка показала мне большой палец и сунулась к трубке:
– Вот, кстати! А что ты скажешь нам собственно о камешках?
– Вот, кстати! – передразнил ее Лазарчук. – А не пошли бы вы… к ювелиру-оценщику? Я узнал, коллеги в Питере сотрудничают с одним таким, говорят, приличный дядька, можно с ним дело иметь, бандюганам вас не сдаст. Сейчас телефон и адрес пришлю – и идите вы…
– Мы тебя тоже очень любим, ценим и никогда, никогда не забудем! – сказала Ирка с таким чувством, что настоящий полковник в трубке захлебнулся – не иначе, слезами признательности и умиления – и пропал.
Я тоже отключилась, оборвав гудки, и вернула смартфон подружке.
– Сидим, едим, ждем адресок с телефончиком. – Ирка подвела черту под состоявшимся разговором и взяла отложенную ложку.
Обещанные адресок с телефончиком пришли без задержки, а вот дозвониться приличному дяденьке-оценщику получилось только на стадии десерта. Встретиться с нами он согласился ближе к вечеру, отчего Ирка надулась – ей хотелось стремительного развития событий.
– Погуляем еще или вернемся домой? – ковыряя пирожное, предложила я. – Я бы поработала, мне через неделю рукопись сдавать, а я сама еще не поняла, кто там главный преступник.
– Да нагулялись уже, руки-ноги болят, будто я вагоны с углем разгружала, – проворчала подруга, настроение которой из-за досадной задержки испортилось. – И погода шепчет, того и гляди – дождь польет, а ты мой зонт не одобряешь, провинциальный он…
– Просто слишком яркий и веселый для чопорного Питера. – Я попыталась успокоить ворчунью, но сделала только хуже.
– Да уж куда мне со свиным рылом в калашный ряд, – загудела она почти плаксиво.
Спас ситуацию тетушкин «звонок вежливости».
– Я же вас толком не поблагодарила, девочки, – сказала она, – все в такой спешке и кутерьме с этой коляской, тростью и вообще маскарадом… Спасибо, что уделили старухам столько времени и сил. Я понимаю, что упражнения с коляской – это утомительная физкультура.
Я обратила внимание, что Ирка, прислушиваясь к доносящемуся из трубки голосу тетушки, перестала изображать обиду и страдания, и попыталась затянуть разговор. Спросила то, что могло заинтересовать мою подругу, большую любительницу душераздирающих сериалов:
– А что это за родственники у вас такие – Римма и Борух?
Из трубку донесся вздох. Ирка насторожила ушки – почуяла драму.
– Моя мама и их бабушка были родными сестрами, мы с их матерью Розой – двоюродными. С ней я еще дружила, но с ее детьми – уже нет, – помолчав, сухо сказала тетя.
– Почему же? – шепотом подсказала мне Ирка, и я озвучила этот логичный вопрос.