– И с головой, – согласилась я. – Но, понимаешь, рукав-то был джинсовый. Рубашечный. А джинсовые рубашки, сама знаешь, давно не тренд женской моды.
– Слабоват аргумент. Это могла быть немодная баба. Подружки Светочки, мне кажется, именно такие, если они вообще у нее имеются.
– Какая скучная у тебя версия! – поморщилась я. – Моя гораздо интереснее: у Марфиньки имеется кавалер, причем, возможно, молодой: все-таки джинсовый прикид – не для возрастных мужчин.
– Каких мужчин? О чем вы, девочки?
Оказывается, бабуленции застопорились, и Марфинька нас услышала.
– Обсуждаем, как банально одеваются джентльмены в Санкт-Петербурге, – находчиво соврала Ирка. – Вы посмотрите – вокруг нет никого, кто гармонировал бы с вами, такими элегантными и стильными!
– Ах, это главная проблема всей моей жизни! – Марфинька закатила глаза и начала очередное автобиографическое преданье старины глубокой.
Под монотонное журчание ее голоса, прерываемое возгласами радостного согласия, когда очередной турист с фотоаппаратом спрашивал разрешения поснимать идейных соратниц Рузвельта, мы сделали приличный круг по центру города. Причем если у бодрых туристов экскурсия по закольцованному пешеходному маршруту «Канал Грибоедова – Крюков канал – река Мойка» заняла бы часа полтора, то мы с трудом уложились в два с половиной.
– Прости, дорогая, я отняла у вас столько времени, а у вас же есть и свои дела, – повинилась тетушка, когда мы уже вышли на финишную прямую и направились к дому Марфиньки по той же улице, с которой стартовали, но с другой стороны.
– Все нормально, нет у нас никаких дел, – успокоила я старушку.
Не рассказывать же ей о
Тут мы поравнялись со знакомой антикварной лавкой, и я вспомнила: есть, есть у нас и другие дела! Мы же вчера, поспешая в Мурино, не забрали у мастера-ломастера Бори браслет, который он должен был починить!
– Передохнем минутку. – Я жестом остановила Ирку, толкавшую тетину коляску.
– Здесь? – Подруга глянула на витрину, в которой отразилась наша колоритная группа, и тоже вспомнила: – Ой, точно… Вы постойте, я сейчас. И она проворно нырнула в лавку.
– Что такое? – Марфинька подняла красиво нарисованные брови.
– Лучший отдых – смена деятельности! Ира устала толкать коляску, ей нужно немного размяться и переключиться на что-то другое, – вдохновенно соврала я.
Не говорить же, что она побежала забирать из ремонта браслет, который тетушка в лучшем виде получила от своей подруги совсем недавно. Марфиньке было бы неприятно узнать, что с ее подарком обращались так небрежно и его потребовалось чинить всего через пару дней носки. Котом. Это ей, кстати, тоже не понравилось бы, так что данную часть печальной Волькиной истории ей не поведали.
Тетушка, встревожившаяся в момент забега Ирки в лавку, после моего объяснения успокоилась, и мы принялись рассматривать выставленные в витрине штучки-дрючки. Причем «мадамы» оценивали их с большим знанием дела, а я просто глазела, отдыхая и душой, и телом. Большую часть пути мы с Иркой катили кресло по очереди, но у меня уже побаливали руки и плечи. Красивая коляска оказалась неповоротливой, не знаю, как там Рузвельт с ней управлялся.
Даму, которая спиной к нам переминалась у угла здания, нетерпеливо высматривая кого-то в дальнем конце улицы, я краем глаза увидела, но поначалу не узнала. Вспомнила ее, только когда она, привлеченная оживленным лопотанием бабуленций, повернулась к нам и удивленно позвала:
– Тетя Ида, дорогая! Что случилось, почему вы в коляске?
Я развернула кресло с тетей на голос.
– Риммочка, милая, здравствуй! – Тетушка изобразила радость.
Я-то знаю ее интонации.
– Со мной все хорошо, я просто слегка повредила ногу. – Тетя пальчиками защипнула и приподняла штанину, приоткрывая гипс. – А ты… Ох, я же вас не представила: знакомься, Леночка, это Римма, моя родственница по линии мамы. Риммочка, Лена – дочь Витиной сестры Лидочки.
– Очень приятно. – Я вежливо шаркнула ножкой, продолжая оставаться за спинкой кресла тети.
О своих родственниках «по линии мамы» она мне не рассказывала, значит, не так уж они близки.
Риммочка, оказавшаяся той самой пышной кудрявой дамой, которую мы с Иркой уже видели в лавке, тоже не кинулась ко мне с объятиями и поцелуями, лишь сухо обронила:
– Взаимно.
Она снова оглянулась и недовольно цыкнула:
– Ну как так можно! Договорились же на двенадцать!
Повисло неловкое молчание. Его нарушила благовоспитанная тетушка.
– Как поживает твой сынок? – спросила она сердитую Риммочку.
Та потрясла кудрями:
– Умнее не становится. – И подняла руку с зажатой в ней шуршащей болоньей ярко-желтого цвета: – В такую погоду умелся из дома в одной рубашке, это нормально? Мне таки придется заботиться об этом мальчике до его седин!
– Пардон, прекрасные дамы! Всем добрый день, Римма, что ты тут стоишь? – Мужчина в чем-то клетчатом вихрем налетел на кудрявую и уволок ее в лавку, не уделив внимания всем остальным.