Бросок из западни

Это был профессор Эрих Клотвиц. Теперь Сосновский вспомнил его рядом с Брандтом, вспомнил, как журналистов рейха провели по госпитальным палатам. И когда кто-то из журналистов, кажется швейцарец, поинтересовался, будут ли производиться опыты на немцах или только представителях низшей расы, Клотвиц сделал этот жест. Пренебрежение на грани брезгливости. И сейчас он точно так же одним жестом попытался вычеркнуть Сосновского из списка живых, из списка тех, кому высшая раса дарует или не дарует жизнь. И Михаил решился, он пошел ва-банк, понимая, что шанс у него только один и второго не будет.

– Я полагаю, что, узнав о вашем поступке, генеральный уполномоченный фюрером по здравоохранению и медицинским службам Карл Брандт останется недовольным. И когда ему позвонит Кальтенбруннер[6] и поинтересуется, почему так обошлись со мной, во вновь создаваемом Имперском комиссариате здравоохранения и медицинских служб лично вам должности не найдется. Вы понимаете меня, доктор Клотвиц?

Японские мундиры были маловаты русским, дырки и застиранная кровь вряд ли могли послужить каким-то оправданием и не гарантировали подозрений при встрече с японцами. Даже в бинокль можно сразу заметить и одежду не по росту, и пулевые пробоины, и бурые пятна вокруг них. Собственно, и европейские лица экипажа японского торпедного катера сразу вызовут подозрения. Буторин приказал остатки закрепить на ходовой рубке и вдоль леерного ограждения, возле турелей с пулеметами – ветки деревьев и сверху натянуть куски маскировочной сетки. Но только так, чтобы она не мешала управлять катером и вести огонь.

В море вышли, когда солнце перевалило через зенит. Парамонов уверенно управлял катером, погоняв его на разных оборотах двигателей, приноровившись к рулям. Первой целью было обойти остров вокруг и осмотреть с берега подозрительные места, если такие найдутся. И Буторину и Когану очень не хотелось уходить от этого острова, даже понимая, что на нем людей может не найтись. Не хотелось верить, что Шелестов с Сосновским погибли. И еще больше не хотелось уходить, подозревая, надеясь, что товарищи могут быть живы и прятаться на острове. Или, что еще хуже, попасть в плен к японцам.

Экипаж катера теперь состоял из шести человек. Буторин на мостике с биноклем, за штурвалом Парамонов как самый опытный моряк, который мог управлять катером в бою. Мотористы Водорезов и Копаев внизу с двигателями, а Коган и Салимов у пулеметов, готовые по команде открыть огонь. Поглядывая на судно, на свой экипаж, особенно на тех, кого можно увидеть со стороны, несмотря на маскировку, Буторин морщился, понимая, что на японцев при более внимательном рассмотрении они не похожи совсем. Хоть катер и японский, но японцам показываться на глаза на расстоянии, позволяющем рассмотреть людей в бинокль, все же не следует. Стоит только информации уйти в эфир по японским флотским каналам, и за русскими начнется охота.

Парамонов посоветовал обойти остров с юга. Из-за его выдающегося мыса можно сразу увидеть море до горизонта, и если там появится вражеский корабль, то можно сразу снова уйти за мыс, скрыться, пока японцы не заметили катер. А дальше с северной стороны много бухт, выходов на поверхность скал. При определенной осторожности там тоже можно спрятаться. Буторин был согласен с опытным моряком. Он и с Коганом был согласен, что остров необычный. Скалы полуразрушенные, много трещин, разломов. Они шли на малых оборотах вдоль береговой линии, и Буторин рассматривал остров. Следы деятельности человека, возможные укрытия, оборудованные места стоянок катеров, замаскированные наблюдательные посты. Но ничего подобного, даже намека на что-то такое он пока не видел.

Несколько раз Буторин приказывал останавливаться. И несколько минут они обследовали в бинокли скалы, джунгли. Пару раз находились очень удобные бухты, где можно было бы спрятать катер, но при попытках войти туда сразу натыкались на камни. Даже при низкой осадке торпедного катера в эти бухты было не войти. Но Парамонов показал свое мастерство, чудом избежав столкновений.

Но вот катер подошел к южной косе. Парамонов, не дожидаясь команды, сбросил скорость, и катер пошел медленно, как весельная лодка. Коса все понижалась, открывая океан. Пока водная гладь была пустынной. Буторин посматривал на лейтенанта. Он чувствовал, как опыт и осторожность, привычка ответственно относиться к судну и доверившемуся ему экипажу боролись с нетерпением, бесшабашным желанием рвануть вперед, атаковать, топить и стрелять. Виктор понимал, какие противоречивые чувства одолевают, буквально раздирают моряка.

– Стой! – рявкнул Буторин, но Парамонов и сам уже увидел чужой корабль.