Бросок на Прагу

На противоположном берегу вновь показался пацаненок в форме, с прежним брезентовым ведром, согнувшись в три погибели, подскочил к воде, взмахнул шутейским своим ведерком и через несколько мгновений исчез. Горшков на этот раз и засек пацаненка, и хорошо его разглядел. Надо будет обязательно проверить, что за гнездо себе свили юные защитники фюрера. И для чего им понадобилась поганая вода? Ведь ею только сапоги мыть, да и то с опаскою, на другое она не годится.

И капитан, и сержант думали одинаково. Порывшись в кармане, Коняхин достал сложенную в несколько долей бумажку, карандаш, начертил на листке береговую линию, обозначил мост и справа от него поставил точку. Внизу, под точкой, написал: «Примерно 120 метров от моста».

Недалеко, почти у самой кромки берега, на котором сидели капитан и Коняхин, проплыл труп в офицерской форме, с серебряными погончиками, — труп двигался медленно, словно бы подыскивал себе гавань, в которую можно было бы завернуть и отдышаться малость, но таких гаваней не было, и доблестный офицер вермахта поплыл дальше.

Под ногами вновь дрогнула земля, на этот раз ощутимо, это почувствовали и капитан и Коняхин, переглянулись — сквозь надоевший шорох дождя протиснулся гул: по той стороне Эльбы шли танки. Это были американские танки.

— Й-йех! — огорченно воскликнул капитан, хлобыстнул себя ладонью по плащ-палатке — только серые холодные брызги полетели в разные стороны, покрутил нервно головой, словно бы не верил тому, что слышал. — Опередили они нас!

— Это что, плохо, товарищ капитан? — удивленно высунул лицо из плащ-палатки Коняхин. — А чего, собственно, тут плохого? — В голосе сержанта прозвучало недоумение. — Раз подошли американцы, значит, война закончится на месяц раньше.

— Чего тут хорошего, а чего плохого — не нашего с тобою ума, тезка, дело, — назидательно просипел капитан, голос от огорчения у него неожиданно сделался дырявым, — этим занимается высшее начальство. А у нас с тобою приказ локальный, мы с тобою по сравнению с маршалами Жуковым и Коневым — люди маленькие. Пешки.

Сквозь мутную сетку дождя было видно, как на противоположном берегу на набережную вынеслись один за другим три танка, взревели моторами, разворачиваясь в боевую цепь… Силуэты танков были незнакомые, ни у нас, ни у немцев таких машин не было. Значит, это точно прикатили американцы.

Через несколько мгновений из щели, в которой скрылся мальчишка-солдат с брезентовым ведром, полыхнуло два длинных ярких снопа — огонь походил на слепящий сверк электросварки.

Фаустпатроны, с которыми Горшков столкнулся только в Германии. Выпущены пацанами с плеча. Один фаустпатрон пронесся мимо танков и всадился в черный мокрый ствол спаленного дерева. Дерево было старое, ствол имело не меньше трансформаторной будки, за которой скрывались капитан и Коняхин, дождем пропиталось насквозь и по всем законам физики, химии и прочих школьных наук не должно было загореться, но оно загорелось, заполыхало безудержно сильно, словно было облито бензином.

Коняхин удивленно покачал головой: что за фокус?

Второй фаустпатрон угодил в танк, находившийся в середине боевой цепи, пробил дырку в башне, и танк заполыхал также сильно и ярко, как и дерево. Коняхин сжал кулаки:

— Вот суки! Союзников жгут.

Из танка вывалились два живых горящих комка, покатились по мокрой набережной, сшибая с себя огонь, обволоклись рыжеватым химическим дымом — огонь танкистам удалось сбить, теперь они походили на пушистых рыжих зверей, катающихся по земле, — потом танкисты поднялись и, хромая, падая, устремились за угол ближайшего дома.

Два других танка поспешно попятились назад.

— Винтовку бы сюда снайперскую, — досадливо просипел капитан, — от этих юнцов одни бы курточки с галошами остались.

— Что за город на той стороне, товарищ капитан? — поинтересовался Коняхин. — Как называется?

— Бад-Шандау. Так обозначено на карте.

— А на этой стороне что за город находится?

— Тоже Бад-Шандау. Эльба делит его пополам.

Американские танки уже завернули за угол дома, когда из щели на противоположном берегу выскочил еще один стрелок, вскинул на плечо железную трубу с насаженной на конец бутылкой и нажал на спусковой крючок фаустпатрона. Бутылка с воем вырвалась из железной трубы, отплюнулась длинным хвостом огня и понеслась в сторону, где только что находились танки. Опоздал фаустпатронщик, на малую малость опоздал.

Снаряд шлепнулся на мокрую, курящуюся туманом землю, подскочил высоко, будто резиновая безделушка, вновь клюнул в землю и взорвался. Вверх взвился столб цветного сиреневого дыма, следом из столба вывалилась огненная простынь.

— Эта хренотень танковую броню прожигает насквозь. — Коняхин выругался, высунул из-под плащ-палатки ствол автомата, цикнул со вздохом: — Жаль, эта штука до сумасшедших детсадовцев дострелить не сможет.