Брожение

— Кто из мужчин отвезет меня? Сегодня так темно, одна я боюсь, а кучера не взяла; раз говорю — не взяла, значит, не взяла! — прокричала она, краснея от раздражения, хотя никто ей не думал противоречить. Может, пан Бабинский? — добавила она, уловив вовремя шепот Зоси. — Да, но, кажется, Бабинский на дежурстве!

— Я заменю его, и он будет к вашим услугам, — вмешался Залеский.

Старуха Гжесикевич расцеловала Янку и принялась настойчиво приглашать ее в свое имение.

Анджей был не в духе: его сердило хорошее настроение Янки. Ему было ясно — не он тому причиной.

XIV

Глоговский ночевал в комнате Орловского. Скоро вся станция погрузилась в сон. Стась, сидя с Зосей на переднем сиденье брички, правил лошадьми; ехали медленно — ночь была темная, на лесной дороге сплошь выбоины да корни.

— Вы сердитесь, что мы вас так утруждаем? — заговорила первая Зося, так как Стась упорно молчал.

— Наоборот, я очень рад, я очень счастлив, очень… — И он снова умолк.

— Что с вами, Станислав? — спросила Зося шепотом, взяв Стася под руку: сиденье было такое узкое, что она каждую секунду боялась вылететь.

— Я огорчен; мама написала мне такое письмо… — Стась осекся и чмокнул, погоняя лошадь.

Осецкая, развалившись на заднем сиденье, точно в кресле, громко храпела.

— Помните, что вы обещали сделать все, о чем я ни попрошу?

— Помню! Но-о, но-о! — Он хлестнул коня кнутом.

— Тогда прошу вас: скажите, чем вы огорчены?

— Нет, не смею, даже не смог бы, нет…

— А если это меня интересует очень, очень… — вкрадчиво прошептала Зося, прижимаясь к его плечу.

Стася охватила дрожь; ее дыхание обжигало ему лицо; он хотел отодвинуться, но некуда было. Оба молчали… В темной дали таинственно шумел лес. Месяц ронял золотистые блестки на мох и фантастическими арабесками сверкал на красной коре сосен. По небу мчались тучи, время от времени застилая свет месяца.

— Вы сердитесь? — спросил Стась после продолжительного молчания.

Зося не ответила.

Стась опечалился и смиренно попросил о прощении. Зося ничего не ответила и, только когда они остановились у дома, коснулась губами его уха и прошептала, пожав руку:

— Приезжайте завтра вечером.

Стась возвращался на дежурство ошеломленный. Он долго стоял на рельсах и смотрел на освещенные окна «Укромного уголка»: что-то необычайное вырастало в нем, упоение и счастье переполняли его сердце.

Накрывшись мундиром, Залеский спал на диване, аппарат молчал. Стась сменил штиблеты на зеленые, вышитые золотом туфли. Расхаживая по канцелярии, он никак не мог взять в толк, что с ним творится. Сердце билось учащенно. Он принял лавровишневых капель, затем вынул из кармана полученное сегодня от матери письмо и еще раз перечитал его.