Брусилов

Передовая линия окопов, скорее даже не окопов, а насыпных ложементов, слепленных из торфяных брикетов, перевязанных проволокой и обшитых сосновыми бревнами, шла извивами вдоль торфяного болота далеко на северо-запад и юго-восток. Оба конца этой линии скрывались в молочной завесе тумана, еще очень плотного и казавшегося бесконечной морской гладью.

Едва волнуемая гладь тумана простиралась шириною не менее двух тысяч шагов и обрывалась уходящим в гору берегом. Все это пространство, казавшееся теперь огромным лесным озером, было торфяным болотом. Торф, сплетение корней амшарника, суницы, дурмана, жиденьких карликовых сосенок образовали пушистый ядовито-зеленый, с седыми разводами ковер, казавшийся плотным, но стоило ступить на него ногою — и человека засасывало с головой. Передовая линия наша шла по самому краю этой коварной топи. Она лежала в болоте, копать окопы нельзя было — они тотчас же до краев наполнялись водою, построить торфяной бруствер оказалось возможным. Застелив досками свои фальшивые окопы, люди устроились сносно, но как двинуться дальше?

Впереди — до двух тысяч шагов гиблой топи, великолепно пристрелянной австрийцами, за топью — песчаное всхолмье, за гребнем которого, скрытый густой порослью ельника и тощей сосны, забетонировался и оплелся проволокою враг. Доползти до противоположного берега можно было только в одиночку, поддерживая себя досками, да и то умеючи и не без риска для жизни.

Смельчаки разведчики еженощно пробирались туда таким способом и даже приводили «языка». Саперам удалось в иных местах у подножия песчаного кряжа закрепить телефонные «норы» и даже установить блиндированные наблюдательные пункты. Но поднять в атаку целые части с исходных позиций в данных условиях было бы безумием…

— Мы пробовали по ночам постепенно зашивать болото дощатым настилом и на нем строить прикрытия, но дело оказалось явно безнадежным, — объяснял Брусилову Зайончковский.

— Ну, само собою, — соглашался комфронтом.

Он не отрывал глаз от бинокля.

Заря разгоралась все ярче, розовый пар клубился над опаловой гладью тумана. Какие-то звенящие, непередаваемо нежные звуки возникали, расплывались по топи, гасли, снова рождались то там, то тут, перекликаясь, скрещивались. Тогда казалось, над туманом звучит невидимая арфа, кто-то легким движением пальцев перебирает струны, от самой тонкой до самой глубокой басовой… Но ничто живое не могло издавать эти звуки, так они были чисты и невесомы…

— Что это? — спросил Брусилов.

— Газы, — за командующего группой ответил дивизионный генерал, — подпочвенные газы… мы уже к ним привыкли, но в первое время…

Алексей Алексеевич остановил его движением руки. Все притихли. Игорь слушал зачарованно. Казалось, поет зарождающееся утро. Да так оно и было — пел воздух, розовая дымка, свет зари. И тотчас же, с первым лучом, сверкнувшим на вершине самой высокой сосны, чудесная музыка эта оборвалась, и ей на смену заговорила земля. Сразу хором, деловито забурчали, забасили жабы, за ними, торопясь, захлебнулись, разлились миллионами голосов лягушки, резко протрубили журавли, взвились в воздух и застонали чибисы, утиная стая потянула с юга на север…

Игорь невольно ахнул, так неожидан был этот переход к жизни. Молодой генерал Духонин рассмеялся и крикнул почему-то очень громко:

— Смотрите! Горит!

И точно, лес на взгорье запылал под брызнувшими на него лучами солнца. Оно поднялось из-за мелколесья, ударило в спины генералов.

Брусилов снял фуражку, поежился от легкого озноба, опять прильнул глазами к стеклам цейса, тотчас же опустил его и, глянув на стоявшего о бок с ним Зайончковского, воскликнул:

— Андрей Медардович! А что, если действительно зажечь?

— Лес? — подхватил Зайончковский, и острое лицо его заиграло тонкой улыбкой. — А ведь идея, Алексей Алексеевич!

— Так действуйте! — в тон ему ответил Брусилов.

Едва стемнело, саперы перебрались на взгорье, и по всей линии вдоль топи запылал валежник, затлел можжевельник, вспыхнули вершины сосен. Как и следовало ожидать, противник открыл огонь по топи, решив, что русские отважились форсировать ее. Под прикрытием пожарища саперы взялись за рытье окопов. Мелколесье горело жарко, но пожар не мог прекратиться раньше двух-трех суток. За это время австрийцы перенесут артиллерийский огонь ближе — на пожарище, наши части не спеша гуськом переберутся в уже готовые окопы сторожевого охранения на взгорье, расширят их и займут. Сближение с противником осуществится. С новой исходной точки правый фланг группы Зайончковского легко сделает свой первый бросок вперед.

В Сарнах, перед отъездом в Каменец-Подольск, в штаб армии Лечицкого, Брусилов собрал всех командующих корпусами, начальников дивизий и других начальствующих лиц 8-й армии.

— Помните, господа, — сказал он, — предстоящие бои — наша ставка на жизнь. Тут нужно решать всем и каждому порознь. Кто не в силах — пусть уходит сейчас. За младшего ответит старший. Так и передайте по команде… Говорю сейчас, чтобы не повторять, когда придет час боя.