Брусилов

Для Резанцева это было ясно как день. И надо как можно скорее ликвидировать удачи этого человека. Пассивность Куропаткина, хитрая игра Эверта здесь, очевидно, мало помогут.

Манус забил тревогу. Чем помочь? Конечно, в итоге усилия одного только Брусилова ни к чему значительному не приведут, но время будет упущено. Англичане и французы успеют так напакостить, что никакие горчичники не спасут.

«Что же у нас под руками? — размышлял Резанцев. — Ералаш в недрах правительства? Но такой, чтобы чертям стало тошно… Гнать в шею Сазонова, скорее назначить на его место все того же Штюрмёра… Это уже на мази… Договоренность с Протопоповым… Его беседа с Варбургом… Так… скомпрометировать и после этого назначить министром!.. Воображаю испуг и обалдение в стане Родзянко! Но этого мало, мало! До фронта это, пожалуй, не дойдет, а если и дойдет, то слишком поздно…

Стоп. Сейчас муссируют польский вопрос[61]. Вильгельм уже закинул удочку. Нам нужно себя окончательно скомпрометировать перед поляками. Ввести нового противника в игру. Их недовольство, а вскоре и озлобление непосредственно заденут Юго-Западный фронт. Брусилов заерзает. А недовольство заразительно…

Итак, польский вопрос. Давайте пороемся в моих архивах… восстановим в памяти…

Вот более умеренные… Все они хлопочут «о воссоединении независимой Польши путем легальным»… В их рядах — польская буржуазия (коло). Наши голубчики! Ну что же, наступим и им на любимую… Народовцы! Старые знакомцы. Они и теперь работают в Государственной думе и Государственном совете не покладая рук…

А вот еще любопытный фактик… Не дремал и наш Иудович… При его главнокомандовании были выкрадены Польской Конфедерацией из его канцелярии приказы, не подлежащие оглашению… Дальновидный старикан… Ну что же, мне довольно. Напишем записку и все эти данные… У нас ведь идиоты. Испугаются и именно поэтому и не дадут не только самостоятельности, не только автономии, но просто все похоронят…

А вот еще… «Есть основания думать, что упоминаемое в австрийской прессе соглашение об объединении Верховного национального комитета, заседающего в Кракове, с польским коло венского парламента уже в настоящее время фактически состоялось, причем во главе политической жизни Галиции, по-видимому, стало польское коло, которое, таким образом, получило возможность влиять через Верховный национальный комитет и на партийную жизнь в губерниях Царства Польского». Вот! Мой козырь. Польское коло! Нашими поляками командует Краков! Воображаю, какой переполох наделает это мое сообщение! «У нас под крылышком пригрелась жаба!» На такие идиотские сенсации лучший исполнитель — Штюрмер[62]. Манусевич сумеет его нашпиговать».

Резанцев не случайно вспомнил о Манусевиче-Мануйлове. Он знал уже, что его посетит Иван Федорович. И когда раздался звонок и Манусевич появился собственной персоной, он не застал полковника врасплох. С обычной развязностью, усугублявшейся в наиболее щекотливые моменты, Мануйлов сообщил, что поводом его визита была дурная погода и дурное расположение духа от вестей с фронта.

— Ведь это черт знает что! Работает один Брусилов! А Эверт, а Куропаткин? О Куропаткине говорят, что он уходит в Туркестан. Там легче воевать… с киргизами! Там у них, вы знаете, какой-то ералаш…

Полковник слышал о волнениях в Туркестане. И очень рад встрече с Иваном Федоровичем. Он далек от «сфер», а Мануйлов журналист, в курсе всех новостей… Но все-таки чем он обязан?..

— Тем, что ваши стратегические таланты мне известны. И я хочу знать, продиктовано ли бездействие Эверта и Куропаткина высшими стратегическими соображениями… Тогда я успокоюсь.

Резанцев улыбается. Он невольно взглядывает на свою конторку с документами. «Ну нет, на этом ты меня не подденешь».

— Наш фронт слишком велик и не может действовать на всем своем протяжении… Но для дурного расположения духа у нас нет оснований…

И полковник исподволь, нащупывая собеседника, округляя фразы, сообщает ему то, что давеча думал о состоянии фронтов.

— Так что вы думаете, наши шансы поднялись настолько, что можно ожидать…

Мануйлов не договаривает, полковник продолжает:

— Еще больших успехов, если в ставке прислушаются внимательней к голосу Брусилова и если не забудут своих обещаний Польше.

— Польше?

— Да. Поляки волнуются за свою судьбу, полагают, что правительство забыло о воззвании великого князя Николая Николаевича. Мне, как человеку, долго работавшему в Царстве Польском, не трудно представить себе, какие последствия могут из этого проистечь…

— Вы опасаетесь враждебных действий?

— Вот именно. В особенности теперь, когда Вильгельм обещал им конституцию.

— Говорят, что в конце июля решено поднять этот вопрос в Совете министров, — замечает Мануйлов значительно.

— Лучше бы раньше. Но все же… — возражает Резанцев. — Кстати, у меня нашлись кое-какие документы, и если вас это интересует, я вам передам их на днях… может быть, мои сведения их подтолкнут…