Брусиловский прорыв

Тем не менее главнокомандование Западного фронта вплоть до провала операции под Барановичами, с одной стороны, считало свой удар главным, но, оттягивая сроки перехода в наступление, как это ни странно, всячески стремилось поощрить движение войск генерала Брусилова на Ковель. Так, 3 июня ген. А. Е. Эверт сообщал ген. М. В. Алексееву, что пока на Западном фронте будет проходить переброска войск на барановичское и ковельское направления, на что потребуется не менее трех-четырех недель, необходимо, чтобы Юго-Западный фронт «теперь же развивал удар на Ковель», а затем и дальше на крепость Брест-Литовск. Нетрудно заметить, что такое направление для Юго-Западного фронта означало захождение армий ген. А. А. Брусилова в тыл германской группировке, стоящей напротив Западного фронта. То есть ген. А. Е. Эверту, буде армии Юго-Западного фронта достигнут победы под Ковелем, останется лишь немного надавить и пожать лавры победы, ибо очевидно, что в случае падения Ковеля и прорыва 8-й армии Юго-Западного фронта к Брест-Литовску противник будет вынужден к отступлению на запад, бросая позиции перед Западным фронтом. Но тогда спрашивается, почему же главные силы и средства перебрасываются генералу Эверту?

История как будто бы никого ничему не научила. В конце мая 1916 года фактически создается то же положение, что и во время третьего штурма Плевны в 1877 году! То есть, когда треть армии изнемогала на штурме, а две трети ожидали развития событий, находясь в резерве (при этом на наиболее уязвимом направлении, с тыла турецкой крепости, наступала лишь слабая группа М. Д. Скобелева). Разумеется, что закономерным итогом такого руководства войсками стало поражение. Странно, что с того времени русские генералы не успели ничему научиться в организации взаимодействия войск и их группировок.

Однако ген. М. В. Алексеев, как будто бы не особенно огорчаясь по поводу того, чем был занят генерал Эверт с первоапрельского совещания в Ставке, где ставились задачи фронтам и приказывалось готовить участки для летнего наступления, поддержал именно главкозапа, остановив тем самым порыв Юго-Западного фронта еще чуть ли не на месяц. В тот же день, 3 июня, М. В. Алексеев телеграфирует генералу Брусилову: «Ближайшей задачей фронта является сосредоточение сил и нанесение удара теперь же на Ковель…»[135]

Одна лишь эта телеграмма может многое простить главкоюзу. Верховный Главнокомандующий, каковым на деле являлся ген. М. В. Алексеев, недвусмысленно приказал сосредоточить силы на ковельском направлении. Этот приказ, если учесть ограниченность сил и средств, коими располагал ген. А. А. Брусилов, фактически вынуждал все остальные армии Юго-Западного фронта подчинить свои действия усилиям 8-й армии и перейти к обороне на своих направлениях.

Правда, надо заметить, что наступление на Ковель армий Юго-Западного фронта, помимо прочего, диктовалось Ставкой и вследствие отказа генерала Брусилова перенести наступление на львовское направление, хотя М. В. Алексеев и предлагал главкоюзу такой вариант еще 27 мая. Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего не смог (или не пожелал) настоять на своем и потому одобрил «свыше» брусиловское стремление к Ковелю. Тем более что теперь здесь должны были наступать и войска Западного фронта.

Нельзя не сказать о том, что, по сложившейся практике, ген. М. В. Алексеев представлял Верховному Главнокомандующему императору Николаю II готовые оперативные планы и директивы. Именно он непосредственно работал с главнокомандующими фронтами, а потому именно он и должен был «подстегивать» главнокомандующих фронтами не только к реализации уже утвержденных планов, но и к проявлению инициативы. При этом, оправдываясь перед А. А. Брусиловым о перманентных переносах сроков наступления армий Западного фронта, генерал Алексеев ссылался на повеления императора, к которому ген. А. Е. Эверт обращался непосредственно. В свою очередь, А. А. Брусилов считал, что «весь вопрос состоит в том, что Алексеев хотя отлично понимает, каково положение дел и преступность действий Эверта и Куропаткина, но, как бывший их подчиненный во время японской войны, всемерно старается прикрыть их бездействие и скрепя сердце соглашается с их представлениями… Будь другой Верховный Главнокомандующий – за подобную нерешительность Эверт был бы немедленно смещен и соответствующим образом заменен, Куропаткин же ни в каком случае в Действующей армии никакой должности не получил бы. Но при том режиме, который существовал в то время, в армии безнаказанность была полная, и оба продолжали оставаться излюбленными военачальниками Ставки»[136].