Брыки F*cking Дент

Слушаясь надписи «Без шапочек не плавать», Тед нацепил одолженную у Марти красную шапочку «Носков». В ней он смахивал на сердитый сперматозоид. Макнул пальцы ноги в воду. Холодрыга, бля. Вспомнил, как его прабабушка Бакка «моржевала» на Кони-Айленде – была из тех стародавних восточных европейцев, что посреди бруклинской зимы дружно плавали в ледяных атлантических волнах нового мира. Она вместе со стайкой других таких же крепышей-поляков и русских сходила по мосткам в едва ли не замерзшую воду. «Привыкаешь», – говаривали они. Так же они могли говорить и о житейских страданиях в целом – привыкаешь. Железная была публика. И вероятно, коллективно чокнутая. Ныне Тед бесстрашие Бакки перед обморожением чтил, но когда был ребенком и слышал, что прабабушка – морж, Тед представлял себе настоящего громадного серого и довольно опасного зверя, а сухонькую старушонку в четыре фута десять дюймов роста, что совала ему в ладонь долларовую бумажку при всякой встрече, считал оборотнем. Рассказал он об этом лишь самым близким друзьям, в третьем классе.

– Мама мамы моего отца – морж, – заявил он. – Никому не говорите.

Быть может, какие-то из тех старых морозоустойчивых генов передались и Теду: два-три заплыва по бассейну – и он обнаружил, что начинает «привыкать». Тед на своей дорожке был лет на пятьдесят моложе всех, весил, вероятно, меньше всех – и оказался единственной мужской особью, судя по всему, хотя всматриваться не очень хотелось. Плыл, гребя от, извините, груди, брассом. Погружаясь с головой под воду, он поглядывал, нет ли кого впереди, наблюдал громадные конечности кумушек, влекшие их вдоль дорожки, и вспоминал сцену из «Фантазии» – бегемотов в балетных пачках. Так и было же? Бегемоты в пачках? «Фантазия» – кислотный улет, какой Дядя Уолт, всеамериканский верховный толкач опасных приторных фантазий, завещал детям всего мира как наркотик отрыва. Сладкая да вкусная гаш-печенька – Мики-мусс. Сколько улет-пирожков нужно было умять, чтобы измыслить такое? Тед включил воображение и рассмеялся – и всосал воды, хлорированной самую малость слабее, чем для отбеливания. Тед исчезал и появлялся над поверхностью дорожки, как автогонщик – самый медленный автогонщик во вселенной, – а подымавшиеся над бассейном пары щипали ему легкие. В своем неудержимом подводном гоне он то и дело упирался в чьи-нибудь бултыхавшиеся стопы и тыкался лицом в пухлые белые пятки.

Многое тут было неприятно. Тед остановился в конце дорожки и вновь нырнул – поглядеть на плававших бегемотов, странно завороженный их невесомыми тушами. Благословенны пусть будут бегемоты, подумал он. Тут его похлопали по плечу, и он вынырнул подышать. На него сверху вниз взирала одна из Бегемотих. Он вспомнил, как читал где-то, что бегемотов в Африке следует остерегаться: они опаснее и зловреднее для человека, чем львы. И этому воспоминанию Тед тоже улыбнулся.

– Извращенец, – сказала матрона с уникальной смесью отвращения и самодовольства и отплыла, подняв волну под стать небольшой лодке.

Тед простоял под душем, пока в пальцы рук и ног не вернулась щекотная чувствительность. Когда пришел в раздевалку, оказалось, что Марти уже ждет его, нагишом: он вытирался полотенцем, к Теду спиной. Теда поразило, сколько у отца на спине родинок и старческой «гречки» – как звезд в умирающей галактике. Тед воспользовался моментом, чтобы стянуть с себя «спидо» хоть в сколь-нибудь приватной обстановке, но стоило спустить плавки, как Марти обернулся, и Тед дернул их обратно.

– Хорошо поплавалось? – спросил Марти.

– Ага, – ответил Тед. – А тебе?

– Неплохо. Неплохо.

Марти вновь поворотился спиной, Тед спустил плавки, Марти обернулся, Тед натянул плавки.

– Все нормально? – спросил Марти.

– Ага, – ответил Тед.

Этот потешный танец повторился еще несколько раз: Теду не хватало времени стащить с себя «спидо» прежде, чем Марти вновь обернется. Марти наконец спросил:

– Ты собираешься одеваться?

– Ага.

– Сначала тебе придется раздеться.

– Занозе это известно.

Замотанный до талии в полотенце Марти встал к Теду лицом:

– Ты меня стесняешься, что ли?

– Что? Нет. Я размышляю.

– Ты смеешься? Я тебе подгузники менял. Видел это твое все.

– Не упомню.

– Ладно, я видел, как твоя мать меняет тебе подгузники. Иисусе, да ты серьезно.

– Не могу. Отвернись.

Марти сбросил полотенце на пол и стоял теперь перед Тедом голый.

– Хуже, чем у меня, не будет. Я похож на старуху, а вместо хера у меня дохлый воробей. Ecce homo[184]… – Марти щедрым взмахом, наподобие Кэрол Меррилл в «По рукам»[185], обвел свои чресла.

– Я бы предпочел отказаться[186].

– Ты глянь, Бартлби. Оголяйся со мной, прохвост.

– Нет.

– Снимай – или я сниму.

Марти хватанул Теда за «спидо». Тед отклонился назад, отпихнул отцовы руки, потерял равновесие, поскользнулся и со всего маху плюхнулся задом на мокрый пол.

Марти заржал:

– Блестяще. Совершенно по-чаплински. По-китонски. От русского рефери – десятка.

Тед был положительно взбешен.