–
– Ой-й-й-й. Во дает. Я-то сам не лев, скорее тот, кого львы жрут. Типа газели или гну, прихожу себе к водопою, ничего не подозревая.
– Может, никогда не поздно стать королем.
– Это она сказала или вы?
– О, это я. – Мариана вновь жестом попросила тишины. –
– Это вы? Или она?
– Что?
– Вы переводите или со мной разговариваете?
– Перевожу.
Звуки из комнаты нарастали.
– Айе, Поппи, давай. Давай, Поппи. От так!
Мариана прилежно перевела:
– Она говорит: «Да, папуля, давай, давай, папуля. Вот так!»
Тед поднял ладонь – остановил ее:
– Спасибо, достаточно, я понял, там половина по-английски.
Звуки секса в соседней комнате внезапно обернулись приглашением к сексу в этой, будто инфекция в воздухе. Оба немного смутились, и Тед попытался пошутить.
– Во вы даете, латиноамериканки. Беретесь ебаться – мозги не ебете, да?
– Точно. Мы к этому делу очень по-взрослому Мария гремела уже в полный голос:
–
Мариана вскинула брови:
– Она сказала…
На сей раз Тед стремительно прервал ее:
– «Куло» – это задница, да? «Куло» означает «задница»?
– Да.
– Ох ты. Я так и думал. Пошли отсюда. Пошли на улицу. Нам пора.
Пока Тед гнал Мариану к двери, она сказала:
– У вашего отца испанский куда лучше и разговорнее, чем я помню.
– Прекратите, меня чуточку мутит. Я побежал, догоняйте. Встретимся на Стэйтене.
53
Тед с Марианой все гуляли и гуляли вокруг квартала. Тед купил у уличного торговца ледяной стружки с цветным сиропом и, когда вручал Мариане ее порцию, услышал от нее:
– Сначала «Джелл-О». Теперь это вот. Умеете же вы ухаживать за девушками.
– Второе свидание. Надо поднимать ставки.
– А, мой любимый вкус – э-э, аквамариновый.
Тед попробовал свой.
– Я, хоть убейте меня, про свой любимый вкус ничего не знаю.
– А то! И это прекрасно, а? Альтернативная вселенная прям, вкус – это цвет.
– Откуда они берут такие кусища льда? Будто иглу разобрали.
– Точно. Кто, интересно, делает такие глыбы льда?
Теду хотелось расспросить Мариану о ней самой.
Была ли она замужем? Какие у нее родители? Когда она потеряла невинность? На какие оценки сдала вступительные экзамены? Но она, казалось, была тем вечером так счастлива просто быть, просто хохотать и дурачиться, что он сдержался и почувствовал, как ему тоже стало воздушнее. Да и имеет ли значение вся эта мутная фигня? Они словно танцевали, и стопы их были легки. Тед вспомнил своего старого преподавателя из Коламбии, который в ответ на Тедовы жалобы, что в «Бесплодной земле» нет ни характера, ни чувства, сказал: «Лишь наделенным большими чувствами знакома нужда от них уходить». В те поры Тед решил, что это чушь и брюзжание, но, гуляя в тот вечер с Марианой, ощутил: ее большие чувства – в тени ее нужды сбегать от них. Было, было там великое «там», но отсюда к нему путь неблизкий, и торопиться в дорогу не стоит. Он без слов открыл свое сердце ее бессловесности, понятия не имея, как и почему. Он все ждал мига поцеловать ее, но всякий раз на миг же и опаздывал, пропускал ритм. Это все диско, наверное. Диджей виноват. Тед казался сам себе раннером первой базы – ждал сигнала от тренера на третьей базе, но сигналы изменились. Не было Теда на сборах команды, когда приняли новые сигналы. Не мог он теперь их понять и потому ничего не предпринимал, и они с Марианой все гуляли и гуляли – и не целовались.
Прошла пара часов, они бродили по округе, смеясь и неся околесицу, пока Тед не счел, что Марти уже можно забирать. Вернувшись в квартиру, они застали Марти и Марию одетыми, они сидели на диване, держась за руки, и болтали, как школьники. Заебись какая прелесть. Все расцеловались, обнялись и простились с Марией, как старые друзья, коими друг другу и были – и нет.
Марти, Мариана и Тед молча дошли до подземки. Выдался именно такой безупречный вечер, какие иногда случаются в жизни, – их не нужно украшать; грустно думалось, что у Марти таких осталось совсем немного. Они припозднились, и подземка почти обезлюдела. Ехали под водой в Бруклин в совершенно пустом вагоне – втроем, больше никого. Поезд внезапно остановился, как это бывает, без всякой постижимой причины, посреди реки, и огни в вагоне погасли. Пассажиры к таким случаям привычные, но никогда не знаешь, невинная ли это необъяснимая пауза, словно поезд переводит дух, или же катастрофическая поломка. Они сидели в тихой тьме, погребенные под миллионами тонн древней воды. Тед глянул на отца и спросил:
– О чем ты думаешь?
И Марти ответил:
– О старом добром Уолте.
Тед думал о нем же. Начал декламировать из поэмы «На Бруклинском перевозе»: