Судя по тому, что видно в окне, прошел месяц или два. Листва уже на земле. Деревья в Бруклине, те, что все еще пробивались сквозь асфальт, – «растет в Бруклине дерево»[256], именно дерево, одно, – так вот, те оставшиеся деревья почти чрезмерно блистают цветами – красным, золотым. Деревьев в городе так мало, что они восполняют это цветом неестественно ярким; так армия перед превосходящим по огневой мощи противником сражается сверх своих сил, хоть уничтожение и неизбежно. Осень грезы. Что бы мог придумать про осень рекламщик, чтобы продать грезу как вещь? Осень Эдди Бернейса. Марти отошел от окна к телевизору. Где, бля, Теда носит? Ну конечно, не в силах смотреть, как «Носки» наконец отвоюют свое. Одним махом, только так. Четыре раза подряд с сент-луисскими «Кардиналами». Проклятие сегодня будет снято, сраженные победят, те, кто сейчас последние, станут первыми[257]. Сегодня все по-библейски, словно исполнение пророчества. Марти почти ожидает дождя из жаб и явления Юла Бриннера. Марти – верующий. Он не соврал. Он жил ради «Носков», и «Носки» продлевали ему жизнь. Приглушает звук телевизора. Хочет только смотреть и слушать голоса у себя в голове. Слишком много их, комментаторов этих. Раздувают из бейсбола черт знает что. Бейсбол и Америка. Эти тоже торгуют мечтой об отцах и детях, автомобилях, демократии, меритократии и времени прошедшего совершенного. Но до чего неуклюжи они, до чего очевидны. Не то что мы когда-то – классика хитроумия. Кто на их фуфло ведется? – думает Марти. Марти знает: люди ведутся, фольк хавает. А продает кто? Я. Марти знает. Я. Но человеку нужно питаться. А Марти нужно обеспечивать семью. Ничего нет постыдного в том, чтобы предложить рынку свои дарования. Хоть бы ценой сексуализации спаржи и сладострастной носкологии «Носков». Ебись ты, Карл Маркс. Да и вообще все правда: бейсбол лечит от рака. Ну вот. Последний питч. Все кончено. Игроки беснуются на поле, сигают друг другу в объятия, как дети. Это искренне, думает Марти, эта радость – настоящая. Уму непостижимо, почему Теда нет рядом, хотя, с другой стороны – постижимо. Большие события в жизни – это вам не театральные постановки и никогда не разыгрываются идеально, они – как древнегреческие пьесы, где все великое – секс и насилие – происходит за кадром. Почему я столько всякого великого не видел? Почему смотрел в другую сторону и многое пропустил? Марти чувствует, как подступают слезы. Чувствует победу. Чувствует, что победил в игре жизни. Сантименты все это, думает он, я способен на большее. Но бейсбол – это сплошь сантименты. Что плохого в некоторой сентиментальности? Людям нравится. Ему вроде полагается теперь умереть? Вряд ли – нынче он чувствует себя как никогда хорошо. Впервые за долгие годы так хорошо – он чувствует себя молодым. В нем столько сил, что хочется выйти, подышать вечерним воздухом. Коли не получится поликовать при Теде, Марти пойдет и вывалит это все на кого-нибудь у киоска Бенни. Он шагает к киоску – куда нахер все подевались? Фанаты «Янки» прячутся от него. Уже горюют. Слабаки. Мало им просто выигрыша – «Носки» еще должны проиграть. Нечестно. Несправедливо. У киоска никого. Даже пантеры сныкались от Марти. Почему мне не дают поторжествовать, черт бы драл? Я разве не заслужил? Он оставляет четвертак на стойке в киоске, хватает «Нью-Йорк Пост». Должно быть на первой странице, на первой же странице! Это ж важнейшая новость на свете. Громадными жирными буквами: то κατάραμα άνακυκλεύτε[258] Он эти буквы не узнает. Очень странно. Листает до конца, до таблиц счета и комментариев. Он же только что посмотрел игру, зачем ему еще и читать о ней? Ну вот так оно у мужчин. Не знает он. Хотя жутковато и странно все это – Марти не узнает фамилии игроков. Ни «Носков», ни «Кардиналов». Может, у него инсульт? Он слыхал, такое бывает. Забываешь слова – слова превращаются в неопознанные объекты. Все написанное кажется ему греческим. Буквально. Он знает, как выглядит греческий, хоть и не говорит на нем. Это «Нью-Йорк Пост» на греческом. Марти глубоко вдыхает. Кто такой Πεδροία? А Όρτιζ? А Δάμον?[259] Он трет глаза. Ни одной фамилии не разберет. Вновь смотрит на первую страницу, на дату. 28 октября 2004 года.