Буча. Синдром Корсакова

Два товарища сидели на берегу, бросали камушки в Аргун — кто перекинет на тот берег и еще дальше.

— Ты мужчина, — говорил первый.

— Я мужчина, — отвечал второй. — Я убил невинного, но у меня не было выбора, он был одним из их рода. Мой род отмщен.

— Ты мужчина.

Тускло светит лампа — электричество в Грозном давали с перебоями и не в полную мощность.

Гость замолчал.

Вязенкин сидел на своей койке: он чуть сгорбился, затекла спина; снова замерзли кончики пальцев — дуло по полу. Вязенкин потянулся к столу, где уже стояли налитые Ордынцевым стаканчики, случайно глянул на гостя. На рябой щеке от глаза к подбородку тянулся еле заметный шрам. Вязенкин вздрогнул и с хрустом смял стаканчик.

— Гриня, е-мое, водка же! — возопил Пестиков на свои залитые брюки.

Ордынцев тяжело вздохнул, налил снова и спросил:

— А кто тот парнишка, что мужика пырнул?

Гость спокойно ответил:

— Так, знакомый, на два курса старше меня был.

Бог с ней, с прогрессивной прессой. И рассказ, честно говоря, так себе получился рассказик — поверхностно: ухвачены лишь детали, драматургия слабовата выстроена. Но и так было бы ничего. Тут тебе и менталитет, и законы стариков, одним словом, объяснить и мотивировать поступки можно. Законно все! Стереотипы соблюдены — и нечего их ломать. Но гость возьми и расскажи еще одну историю. И получилась драма…

— Мне уехать пришлось во вторую войну. Тут совсем было страшно. Бомбили. А первую войну всю жил здесь. Первая война была за идею. Многие воевали за идею. Теперь, конечно, все переиначили… Приехала в Грозный русская женщина. У нее пропал сын-солдат. Она искала, искала — лазила по развалинам, подвалам. Трупы везде, много трупов — и тех и тех, — все молодые, все в бушлатах. Поднимали плиты в доме, под плитами видит женщина ворот бушлата пыльный, а над воротом затылок. И узнает она своего сына сразу, хоть и со спины. Падает на колени и начинает плакать, потом переворачивает труп, а на щеках борода черная. Молодой парень — как ее сын. Стала женщина вытаскивать тело, ей помогали другие. И вдруг один старик из нашего села — он мне потом и рассказал про этот случай — наверняка узнает своего. Русская женщина — возле тела; и мать горестно так смотрела в мертвое лицо его чеченского сына. Они вместе тащили убитого, вместе и хоронили потом. Старик оставил женщину жить у себя в селе. Долго потом искали ее сына. Не нашли.

Гость, будто услышал немой вопрос Вязенкина, тронул себя за лицо, почесал щетину на подбородке.

— Шрам на лице?.. Это я под бомбежку попал во вторую войну. Уезжали на машине из города, а по нам стал вертолет стрелять. Чудом спаслись.

Сантименты… Сантименты на войне дрянь дело. На войне третьего не дано: две стороны всего на войне, два фронта — одна линия противостояния. Ты, Вязенкин, вспомни про солдата Бучу. Не раз еще вспомнишь… Ведь глаза у него зелень ясная — а черные на самом деле были, будто пустые были.

Гость одет в костюм. Пиджак широк в плечах, мятый в рукавах. Ворот рубашки топорщится, от синего кадыка на три пальца отстает. Галстук не по цвету подобран и кончик закручивается к верху. Ботинки остроносые не чищены по рантам. Гость фотографию Пестикова-горничной заметил, ближе подошел и языком прищелкнул.

— Цо, какой у тебя кружев, Олег!

Пестиков гордо выпячивает живот.

Рябой замечает Костину фотографию, читает надпись, молча садится обратно за стол.

Густая чернота за окном.

— Ты как теперь домой поедешь? — спрашивает гостя Вязенкин.

Тот встает, собирается уходить.

— Да я не в том смысле, — оправдывается Вязенкин. Хмель разметал сомнения и страхи. Вязенкин теперь казался себе таким широким великодушным парнягой, что плюнул на все условности. — Оставайся ночевать, брат! Одно дело делаем. Правду, говоришь, мы сказали… За нее не грех и пострадать.

— Правильно, законно! Ты теперь… как сказать… почетный житель нашего села. Приезжай без охраны в любое время. Тебя никто, никто не тронет, аттуэчаю.

Вот он авторитет — поперло-то как! «Шиш тебе, Андрюха, и тебе, Макогонов, шиш! Две стороны?.. А три — не хотите?! Третья, как раз, наша. Нам за нее и деньги платят».

— Базара нет, доргогой… — Вязенкин бешено вспоминает имя гостя, да так и не вспомнил. — Будем в ваших краях, заглянем. Заглянем, Пест?

Мычит Пестиков. Наливает дядя Саша Ордынцев. Гость пожал всем руки и направился к выходу.

— Скажи старейшинам, что мы с вами. — Вязенкин руку трясет гостю. — А трупы… Разберутся без нас. — И вдруг спросил: — А откуда трупы на самом деле не знаешь?

Пауза повисла — гадкая пауза. Так складненько все шло, и на тебе.

Гость ответил:

— Ехали люди на машине, их остановили и убили за то, что не было документов.

— Подожди, — перебивает Вязенкин. — А я думал, что это те пленные.

— Какуще плэнные? — прет акцент, не к месту прет.