Буча. Синдром Корсакова

Мы побежали. В Сашкиной сумке лежали стопками трусики и майки, суп в термосе, бутерброды, его любимые йогурты, махровое полотенце и другое поменьше для лица. Зубная щетка и новые колготки, которые носят дети или старушки. Мы бежали. Я не думал про Сашкин протез, я забыл, что он одноногий; я думал — дать ему денег, тысяч пять, или не дать?.. Я толкнул Сашку в вагон, пробежал за ним по вагону и, найдя нужное, затолкнул его в купе. Успели! Сашка лыбился желтым ртом и готовился обниматься: давай, братан, держись, до встречи и т. д.

Проводница у вагона встречала пассажиров, повторяла, что осталось пять минут до отправления. Она была уже немолода и была привлекательная толстушка. Я рассказал ей про Сашку. Я успел за четыре минуты пересказать всю историю. Про саперов, тетку Наталью, коменданта Колмогорова, прокурора Юру Пономарева, моего небритого коллегу, маму, папу, дочь и пуделя, психбольницу и другую больницу, врачей и охранников-троллей, тройняшек и соседскую девочку в угловой комнате, таксиста и милиционера с погонами майора. И т. д. В конце я попросил ее присмотреть за Сашкой, чтобы он не сходил с поезда на остановках. И передал проводнице, первой встречной проводнице, его документы.

Проводница растерянно глядела на меня и всхлипывала, она пообещала мне, что присмотрит, что непременно присмотрит, чтобы я не беспокоился. У нее своих двое, и еще от первого брака есть старшая девочка.

Перед самым отправлением проводница всплакнула.

Поезд тронулся. Я помахал Сашке рукой. Он открыл рот и прилип носом к стеклу, смотрел на меня, пока поезд не увез его.

— Прощай, Сашка, — сказал я.

Вязенкин закончил свой рассказ. Огненная сидела не шелохнувшись, прижав колени к подбородку, закутавшись одеялом с головой. Вязенкин запрокинул голову и одним глотком допил остатки коньяка. Отнял горлышко от горьких губ.

— Холодно, — поежился он.

— Холодно.

— Тебе жалко Сашку?

— Мне жалко твою маму.

— А Сашку?

— Еще мне было жалко тебя.

— А Сашку?

— И Сашку. Он не умер?

Вязенкин будто ждал именно этого вопроса, он обрадовался, что она задала этот вопрос: он уложил ее головой на подушку, погладил по рыжим волосам.

— Нет, он не умер. Я его больше никогда не видел. Только один раз, один раз. Этой зимой. Он приехал на запись программы «Без вести пропавшие» к тому человеку, моему коллеге, очень опытному и самостоятельному военному корреспонденту. Мы сидели в студии на записи. Сашка сидел рядом и косился на меня. Он лыбился. Он стал таким толстым и здоровым, что даже зубы поменялись в цвете — больше не были желтыми, и у него больше не пахло изо рта. Сашка давал интервью. Мой коллега, опытный военный корреспондент, был автором и ведущим этой программы; он сказал, чтобы Сашка не смотрел в мою сторону и думал сам, как отвечать на вопросы. Тем более что вопросы обговаривали до начала съемок. После съемок Сашка обнял меня, сказал мне, спасибо, братан. Попросил купить ему фотоаппарат. Я купил тут же в телецентре. Мы попрощались и расстались.

— На этот раз навсегда?

— Откуда ж я знаю? Прошло всего полгода, не больше.

— Мне кажется, что навсегда, — задумчиво произнесла Огненная. — Мне пора идти, прости, уже утро.

Вязенкин вспомнил, что сегодня ему лететь из Пятигорска в Москву.

— Возьми деньги, — сказал он.