Будь Другом, Свет Мой, или Нега Лакшери-Паскудства (БДСМ, или НЛП)

— Бралетты? Триангл бра? Поди погляди! Вы будто бы изъясняетесь на неведомом языке, — разводил руками Герман. — Никогда бы не подумал, что обычный лифчик может иметь столько названий! Ночная рубашка бейби-долл? Звучит как-то, я бы сказал… неказисто, болезненно. Все-таки вещь весьма эротичная, нельзя же, право слово, ребенка да куклу вот в эдакое рядить!

Эта странная, архаичная манера выражать мысли удивляла Анастасию. Нет, адъютант всегда с огромным уважением относилась к людям, знающим язык, не загрязняющим речь варварски нахватанными чуждыми корнями, умеющими в полной мере пользоваться тем богатым наследством, которым наделили их природа, ландшафт, происхождение, воспитание и чувство принадлежности к родной культуре.

Если бы незнакомец кокетничал, играл, то Анастасия поняла бы и оценила по достоинству, но Герман вставлял все эти «неказисто», «рядить», «поди погляди» и «право слово» настолько естественно, словно и не думал озорничать. «Ну, вот, — вздохнула про себя Анастасия, — и я заразилась недугом сим».

В этот момент занавес скользнул в сторону, и бирюзовые лодочки на высоченных шпильках вынесли в общий зал бутика богиню Анну. Вернее, госпожу эмиссара. Хотя Анастасия оставила бы только титул «Госпожа» и с удовольствием припала бы губами к этим стройным ножкам, рельефным икрам, гладким бедрам, обтянутым телесным тактелем. Словно тосканец Сандро Боттичелли сдернул полотно с картины «Рождение Венеры».

Загадочный Герман, похоже, разделял эти чувства. Подобно вороне из какого-то полузабытого мультфильма, он хлопал «крыльями» и восклицал «Прелестно! Это прелестно!» Затем, вспомнив другую детскую классику — Пеппи Длинныйчулок у зеркала, — он сменил мантру на «Очаровательна! Просто очаровательна!»

Анна не была смущена. Она ощущала силу образа, мощь женского начала, подчеркнутую изобретательными модельерами, несла эту силу с гордостью — в себе и на себе. Пара-тройка дефиле по залу, несколько статичных замираний в разных позах — и натурщица посчитала свою работу выполненной. Анна молча вернулась в примерочную, через плечо улыбнувшись восхищенным зрителям.

Анастасия хотела было задернуть штору, но поняла, что спектакль отыгран и ритуальные эти действия будут излишни. Герман был уже рядом, чтобы, как думала Анастасия, принять бирюзовые туфельки и вернуть их на витрину. Либо отнести к кассе.

— А Вы не желаете? — вежливо спросил Герман.

— Отнюдь, — зачем-то съязвила Анастасия.

— Как знаете, — кивнул Герман и неожиданно ткнул Анастасию в грудь двумя стальными пальцами.

Девушка влетела в примерочную, на руки Анны. В этот момент свет в бутике погас и кабинка заскользила, нет, рухнула вниз, подобно оборвавшемуся лифту. Анна и Анастасия почувствовали тошноту от возникшей невесомости.

Часть 7. Конторы

«Спасаясь от экзистенциальной раздвоенности, человек идентифицирует себя со своей социальной организацией и забывает про то, что он личность.

Таким образом, если пользоваться терминологией Хайдеггера, человек перестает быть личностью и превращается в некое «оно».

Он оказывается в состоянии так называемого «негативного экстаза»; он забывает себя, теряет свое лицо: он больше не личность, а вещь».

Эрих Фромм. «Анатомия человеческой деструктивности»

1. Куб

Огромное количество лестниц. Лестницы, лестницы, пролеты, лестницы, снова пролеты и снова лестницы. Переплетенные, как змеи. Пересекающиеся, как графики сложнейших функций. Прямые, как рельсы. Изломанные, как руки плакальщицы.

И окна. Невозможное количество окон. Прямоугольные и круглые. Арочные и ланцетовидные. Готические и венецианские. Маленькие отверстия и эркеры размером с дверь. Створчатые и обычные черные провалы.

И балконы. Неимоверное количество балконов, многие из которых были приклеены к стенам в самых необычных местах, а другие просто парили меж лестничными пролетами.

— Меня вернули на Границу? — с затаенной радостью произнесла Анна вслух, но никто не ответил.

Хотя людей было много. Одни стояли на балконах, другие выглядывали из окон, третьи застыли в проемах дверей, коих также было множество в этом странном помещении.

Анна сидела как бы в углу большого куба. На обычном офисном стуле. Привязана не была, но ни встать, ни шевельнуть рукой не получалось. Хозяин любил такие игры с обездвиживанием, но что-то подсказывало Анне: обездвижили ее не по хозяйской воле. Анна по-прежнему была одета в бежевый юбочный костюм, а на ногах все так же отливали матовой бирюзой лодочки на шпильках.