Будь моей нежностью

— Сейчас я подниму тебя. Вероятно, будет очень больно, ты сильно ушиблась, могла отбить что-то при падении, но нам нужно в больницу. Чем скорее, тем лучше.

Она снова кивает. Смотрит с опасением, но другого выхода нет.

Мой телефон остался в машине у усадьбы Хасана, где сумочка Аси, мне неведомо, и последнее, чего мне хочется, это искать телефоны в дымящейся и искрящейся разбитой тачке метрах в пяти от нас.

Сцепив зубы в попытке погасить вспышку режущей боли внутри, я бережно отрываю Асю от земли и на подкашивающихся ногах несу к брошенной машине. Осторожно устраиваю на заднем сиденье, стараюсь хоть как-то зафиксировать её тело, подсовывая под девушку своё пальто и завязывая в плотный узел вокруг подголовника рукава, чтобы не слетела в пространство между сиденьями.

Дорога до ближайшей больницы изнурительна и бесконечна. Я вынужден притормаживать себя, сбрасывая скорость, когда мне просто необходимо как можно скорее передать Асю в руки медиков.

Лишь в приёмном покое, коротко обрисовав ситуацию, когда Асю увозят на осмотр, а я делаю звонок домой, с облегчением обрушиваюсь на кушетку. Напротив меня зеркало в пол. От нечего делать я осматриваю своё отражение.

Дико усталый и потрёпанный вид. Дорогой костюм, местами изорванный в клочья, покрыт сырой грязью, кровью — моей и Асиной. Лицо в синяках и ссадинах, разбитая губа, рассечённая бровь.

Теперь, когда действие адреналина подходит к концу, я снова чувствую тяжесть в подреберье, отбитые внутренности начинают ныть, вкус крови во рту вызывает тошнотворное головокружение.

— Мужчина, — обращается ко мне медсестра. — Пока полиция в пути, давайте мы вас тоже осмотрим.

Я лишь безразлично киваю. В ожидании новостей о состоянии Аси и ребёнка мне всё равно, где коротать время.

В смотровой меня просят раздеться, и я скидываю грязные вещи в стороне. Безропотно позволяю обработать все ссадины и ушибы, соглашаюсь на рентген, даю наложить пару швов на иссечённую бровь. Две трещины в ребре и один перелом. Ушиб лёгких и селезёнки. Легко отделался. Даже слишком. Словно кто-то свыше сегодня решил похлопотать за меня.

И я надеюсь, он не оставил без внимания моих Асю и сына.

К тому времени, как надо мной перестают колдовать доктора и мои рёбра жёстко стянуты повязкой, в больничке появляются Рашида с Алимом.

Я надеваю чистые шмотки, сестра помогает мне там, где я не справляюсь самостоятельно. Она не перестаёт кудахтать, вызывая во мне вспышки злости и нестерпимую головную боль, и я прошу у врача что-нибудь из обезболивающего.

— Тебе нужно лечь на обследование, — увивается за мной по пятам до самого сестринского поста Рашида. — Ты выглядишь отвратительно, ещё и наверняка схлопотал воспаление лёгких или ещё чего похуже.

Смотрю на неё как на идиотку.

— Рашида, ты в своём уме? Ты реально считаешь, что мне есть дело хоть до чего-то, пока я не знаю, в порядке ли Ася и наш сын?

Она поджимает губы, и новая волна ярости затапливает меня с головой.

— Кстати, сестра! Ничего не хочешь мне рассказать?

— На что ты намекаешь? — осекается она.

— Намекаю? — недобрая усмешка слетает с моих губ. — Да я тебе прямым текстом говорю: ты меня подставила?

Неподдельная обида вспыхивает у неё в глазах, и сестра поджимает губы. А я возвращаюсь в глубинах памяти в день, когда решилась моя судьба.

2002 год.

Я забредаю в ближайший к дому Агриппины магазин, беру первую попавшуюся бутылку огненного пойла и жадно хлебаю.

Хочется разогнаться на всю мощь и влететь в бетон. Чтобы даже мокрого места не осталось. Но, словно назло, я доезжаю до дома в целости и сохранности. Словно кто-то свыше решил, что я должен жить. Это ради какой такой высшей цели? Ради чего?

Моя жизнь — череда сплошных разочарований. А теперь ещё и это. Зачем влез? Ну подумаешь, одним младенцем на Земле стало бы меньше!

Нет, не подумаешь, — проносится навязчиво в мыслях, и я готов начать биться головой о стену, лишь бы забыть эту невесомость в руках, стук крохотного сердца. Чёрт его знает, как я должен справиться, если девчонка станет копией отца. А если матери?

Эта мысль вызывает во мне ещё большее отвращение. Как можно ненавидеть кого-то столь же прекрасного? Как мне удержаться за эту ненависть? Как мне выстоять и сдержать обещание? Мерзкое — данное Хасану, вынужденное — данное Маше Мироновой.

Я вхожу в дом и всё-таки не выдерживаю. Бьюсь лбом о стену и тут же оседаю на пол. Маши больше нет. Есть только грёбанная ошибка, зачатая семенем ублюдка. Чёртово недоразумение, размером с кабачок.

Ася. Я пытаюсь найти в себе былое отвращение, ненависть, злость, что бушевали несколько месяцев до сегодняшнего дня, но снова и снова вспоминаю лишь внимательный взгляд глазок-пуговок, крепкую хватку малюсеньких пальцев, частые удары сердца, которое однозначно должно биться. И я просто обязан её защитить.

Ни одна живая душа не должна знать, что ненависть к этому ребёнку умерла вместе с Машей. Что я собираюсь, чего бы мне это ни стоило, сдержать данное ей слово. Пусть ценой собственной жизни, но Ася будет жить.