Будь моей сестрой

– Ну, может, теперь ты и Морозова, – сказал старик. – А дуб валить я не позволю, хоть какую бумажку приноси. Нельзя его пилить, особенный он, с тысяча девятьсот шестого года тут стоит, сто тринадцать лет уже.

– Тогда тем более его спилить пора, – не унималась Любка. – Он наверняка внутри гнилой, того и гляди повалится. Еще придавит кого-нибудь.

– Это у тебя самой нутро гнилое! – повысил голос старик. – Не позволю я дуб пилить!

Но Любку мало кто мог бы переорать. Уж что-что, а драть глотку она умела, мастером участка ее поставили не зря.

– Да кто тебя спрашивает вообще! Иди к себе во двор, там и митингуй! Не позволит он, видали бунтаря? Здесь улица, и все, что на улице, относится к городскому хозяйству. Сказано пилить – будем пилить!

Она пихнула отмалчивавшихся Стёпу и Бакина в спины.

– Что встали, охламоны? Особого распоряжения ждете? Или когда работа сама себя сделает?

– Ну ты, подруга, даешь, – сказал Бакин, нарочито ковыряя мизинцем у себя в ухе. – Чтоб дело мастера боялось, он знает много страшных слов. – Хлопнул Стёпу по плечу: – Тащи сюда бензопилу, Степан Иваныч.

Отчество Стёпы было Юрьевич, но он не стал поправлять Бакина, торопливо метнулся к «газону». Хромой старик отчего-то Стёпу сильно тревожил, и он был рад возможности держаться от того подальше.

Забравшись в кузов грузовика, Стёпа опустил задний борт, затем выволок тяжелую «хускварну». Бензопила была знатная, зубья на цепи – мое почтение. Такой пилой не то что деревья валить, такой можно было самому Змею Горынычу все головы одним махом отчекрыжить.

Конфликт между тем переместился к самому дубу и перешел в фазу активных действий. Стёпа видел, как Бакин снова пнул ствол дерева, а старик, осерчав, вдруг махнул своей палкой и хлопнул Бакина по заду.

– Да ты, дед, совсем охренел, что ли? – взвыл Бакин, вырвал палку из рук старика и зашвырнул за забор. – Так-то вот! Лучше уйди по-хорошему.

– Давай-давай, – поддакнула Любка, злобно щерясь. – Ковыляй потихонечку.

Старик, лишившись опоры, как-то разом сник. Угрюмо посмотрел на подошедшего Стёпу, перевел взгляд на Бакина, на Любку. Глухо молвил:

– Чтоб руки у вас отсохли, злыдни.

Повернулся и побрел к себе во двор, подволакивая ногу.

Ворона на дубе снова каркнула, затем снялась с ветки и улетела прочь.

Стёпа вдруг почувствовал, что «хускварна» слишком тяжела, просто нет сил держать ее в руках. Он положил бензопилу на землю, поближе к Бакину.

– Зря вы так с дедом.

– А как надо было? – сердито спросил Бакин. – Посмотрел бы я на тебя, когда бы он тебе своей палкой врезал.

– Похоже, совсем старый хрыч из ума выжил, – сказала Любка. – Как он на меня зыркал, до сих пор жуть берет.

– Ты там за калиткой его приглядывай, – посоветовал Бакин. – А то кто его знает, еще выскочит из дома с берданкой.

– Не ссы, – успокоила Любка. – Нету у него берданки.

– Тебе-то откуда знать?

– Да вот знаю.

«Вот оно как, – подумал Стёпа, – выходит, не обознался старик…»

Отчего-то они медлили подступаться к дубу. Любка заняла наблюдательный пост в кабине грузовика. Бакин велел ей сигналить, если что. А что – «если что»? Бросать все и бежать за околицу? Или сразу нырять в придорожную канаву?

Стёпе казалось, что из дома за ними наблюдают. Злым, немигающим взглядом, от которого жжет затылок…

– Да пошло оно все! – решительно сказал Бакин и рванул стартер «хускварны».

Когда зубья бензопилы начали вгрызаться в ствол дерева, у Стёпы мороз пошел по коже. Он был уверен, что они с Бакиным делают что-то неправильное. Плохое.

Но останавливать его не решился.

Бакин сноровисто сделал на стволе подпил на четверть диаметра. Потом зашел с другой стороны. Обернулся к Стёпе, мотнул головой, процедил сквозь зубы:

– Толкай. В ту сторону толкай.

Пот градом катился у него по лицу, на кончике носа повисла крупная мутная капля.

Стёпа обеими ладонями уперся в шершавую кору. Бензопила вновь завыла, впившись в древесную плоть. Дуб обреченно задрожал, бросая листья на пильщиков. Стёпа ощутил конвульсии дерева всем своим телом, каждой костью. От бензопилы несло едкой гарью; глаза щипало. Стёпа сощурился, стиснул зубы, надавил крепче. Что-то оглушительно треснуло внутри дуба, а Стёпе показалось, будто у него в позвоночнике. Бакин резво распрямился, схватил Стёпу за плечо и дернул в сторону. Судорога прошла по стволу, ветки затряслись. Дуб повалился – медленно, величественно, как сраженный насмерть гигант. Комель подскочил в воздух метра на два, затем тяжело ударился оземь. Как раз в том месте, где Стёпа стоял мгновение назад. Если бы Бакин его не оттащил, тут бы Стёпе и конец.

Над улицей оглушительно загалдели вороны.