Будь моей сестрой

После укола Стёпу бросило в жар. Хороший жар, приятный. Он растопил боль, принес желанное облегчение.

Стёпа даже задремал на какое-то время. Из сна его выдернул телефонный звонок. Спросонья Стёпа потянулся за лежавшей на тумбочке «Нокией» и даже не вспомнил про боль, терзавшую его совсем недавно. Номер, высветившийся на дисплее, был рабочий.

«Опаньки, – подумал Стёпа, лихорадочно придумывая себе оправдание. – Спина! У меня спина болела… А теперь не болит…»

Телефон не унимался. Вздохнув, Стёпа ответил на вызов. Как оказалось, звонил сам Зарубин, начальник участка.

– Ну наконец-то. – Голос у Зарубина был раздраженный. – Хоть кто-то живой. Кривошеин, куда вы там все запропастились? Бакин не отвечает, у Морозовой вообще телефон выключен… Случилось что?

– У меня спину прихватило, – доложил Стёпа с убедительностью заправского прогульщика. – Сильно, я даже встать не мог. Скорую на дом пришлось вызывать, они мне укол кололи. А что там с Бакиным и Морозовой, я не знаю.

– Поня-атно, – протянул Зарубин. – Ну, давай лечись тогда. Бюллетень только принести не забудь.

– Как раз сейчас в больницу собираюсь, – сказал Стёпа. – К неврологу на прием.

Зарубин скептически хмыкнул и отключился.

Стёпа медленно, с опаской, поднялся с постели. Боялся, что поясницу прострелит вновь. Но обошлось. Он сходил в туалет и принялся собираться в больницу. Врачи велели, врачей надо слушаться, врачи плохого не посоветуют.

Он оделся, сунул в карман куртки паспорт, медицинский полис. Взял в руки телефон, чтобы проверить время. И зачем-то решил набрать номер Бакина. Просто так, на всякий случай, а вдруг все-таки ответит.

Бакин ответил.

– Ты как? – спросил он глухо.

– Спину прихватило, – сказал Стёпа. – Видать, надорвался вчера. Вот в больницу собираюсь. А сам-то как? Мне Зарубин только что звонил, сказал, будто ты трубку не берешь…

– Да гребись оно веслом, – вяло ругнулся Бакин. Вздохнул и прибавил: – Хреновые мои дела, Стёпа. Слушай, не в службу, а в дружбу, возьми мне бутылку, а?

«Ну вот, – подумал Стёпа, – как знал. Не стоило ему звонить».

– Мне в больницу надо. Двенадцатый час уже.

– Степан, – проникновенно сказал Бакин, – выручи. Как друга тебя прошу.

Стёпа вспомнил скептическую снисходительность, с которой разговаривал Зарубин. Припомнил, как сам утром умолял о помощи, и устыдился. Бакину тоже, видать, худо, по голосу слыхать. Никогда еще он таким убитым голосом не говорил.

– Ладно, – уступил Стёпа. – Сейчас приду.

– А знаешь что?

– Что?

– Лучше бери сразу две.

Стёпа только вздохнул. Бакин, ну что с него возьмешь…

Бакин жил на соседней улице, в старой панельной пятиэтажке. Десять минут пешком. С заходом в супермаркет – полчаса.

Отягощенный магазинным пакетом, в котором лежали две бутылки самой дешевой водки, Стёпа поднялся на второй этаж, нажал кнопку звонка. Из-за двери послышалась имитация птичьего чириканья, затем невнятный возглас Бакина. Вроде бы он крикнул, что не заперто.

Стёпа помялся, словно опасаясь подвоха. Затем все-таки повернул дверную ручку и вошел.

Из тесной темной прихожей короткий коридорчик вел прямо на кухню. Бакин сидел за уставленным грязной посудой и бутылками столом, смотрел на Стёпу, не двигался. Лицо у него было – краше в гроб кладут. Серое, с какими-то зеленоватыми пятнами. Жуть просто.

– Принес? – спросил Бакин скрипучим голосом.

Стёпа продемонстрировал звякнувший стеклом пакет.

– Принес.

– Тащи сюда, – распорядился Бакин. – Доставай.

Стёпа подошел, достал и выставил на свободный пятачок на столе одну бутылку, затем другую…

– «Дубровка». – Бакин дыхнул ядреным перегаром. – Прикалываешься, что ли?

– На что денег хватало, то и взял, – сказал Стёпа извиняющимся тоном.

– Да хрен с ним, пойдет, – сказал Бакин. – Извини, это я так… Худо мне, Стёпа. Помираю я.

Вблизи он и впрямь был как покойник. Стёпа отвел глаза:

– Может, врача вызвать?

Бакин скривил уголок рта:

– Не помогут мне врачи, Стёпа. Давай распечатывай. И вторую тоже.

Стёпа взял бутылку, сорвал с горлышка наклейку, свернул пробку.

– Сюда, под руку мне поставь, – велел Бакин.

Стёпа составил пустые бутылки на пол, непочатые придвинул ближе к Бакину.

– Чего стоишь, как неродной? – сказал Бакин. – Садись.

Стёпа опустился на табурет напротив. Бакин неуклюже сграбастал бутылку, цокая горлышком по краю стакана, плеснул себе, товарищу.

– Я не буду, – отказался Стёпа. – Мне в больницу сейчас идти. Нетрезвым к врачу не пустят.

– Тебе врачи тоже не помогут, – сказал Бакин. – Давай пей. За поминовение души.

– Чьей души? – спросил Стёпа, холодея.

Отчего-то он подумал про Любку. Зарубин говорил, у нее телефон не отвечает…

– Моей души, – сказал Бакин. – И твоей. И Любкиной, чтоб ее черти драли. Эх, знать бы, какая подлянка выйдет из-за этого долбаного дуба… Проклял нас старик. За то, что дуб его спилили, проклял. Теперь нам хана, скоро сами все дуба дадим…

– Что ты мелешь? – внезапно озлился Стёпа. – Совсем упился, похоже. Белочка у тебя. Того и гляди чертей гонять начнешь.

– Проклял нас старик, – повторил Бакин, как будто не слыша. – Сказал, что руки у нас отсохнут.

– И что?