Будь моей сестрой

Мимо свистели пули. Дураки, они не понимают, что теперь он бессмертен.

– Не стрелять! – перекрикивая стрельбу, заорал знакомый голос. – Не стрелять! Это свой!

Он продолжал идти, пока его не сбили с ног, снова подняли. Обхватили чьи-то медвежьи объятья.

– Живой! Посмотрите, это же наш молодой! Живой! Ай да парень! В крови весь, духов резал? Чего молчишь, ну? Не узнаешь, что ли?

Вадим не узнавал.

В следующий раз его растолкали ближе к обеду. Вадим отбивался, не желал расставаться с яркими воспоминаниями, но все было бесполезно. Его заставили одеться и вывели на больничный двор. Вадим поежился, щурясь на негреющее солнце. Он и представить не мог, что в Ташкенте может быть так холодно и сыро. Запястье крепко обхватили, и Вадим перевел взгляд. Перед ним стояла безумная старуха – наверное, она была кем-то вроде местной садовницы, он не знал точно. Каждый раз, когда они встречались, она…

– О, это внучок мой, – сказала старуха и улыбнулась, обнажив пеньки зубов. От нее пахло старостью, мочой и близкой смертью.

Вадиму она не нравилась. При виде старухи у него отнимался язык и он застывал, как теленок на бойне.

Она потащила его в глубину двора, к маленькой церкви. Церковь казалась какой-то покореженной и усталой. Вадим посмотрел на чернеющие на фоне голубых небес кресты, а старуха заставила его опуститься на колени. Обхватив птичьими пальцами его шею, она наклонила Вадима к земле, заставила перекрестить исхудавшую грудь.

– Молись, внучок, – прошепелявила она, не спуская взгляда с креста. – Боженька тебе все простит. Молись, внучок!

– Не хочу… – прошептал он почти умоляюще.

Старуха ударила его в лицо, вскочила, затопала ногами и завыла.

– Мой внучок не хочет в рай! Стало быть, черти тебя взяли? Черти?

Она надвигалась, худая и больная, но почему-то неимоверно страшная. Вадим кое-как поднялся на ноги, протянул ладони в примирительном жесте.

– Успокойся, – попросил он, пятясь от нее спиной вперед. – Я не твой внучок. Успокойся!

Старуха упала на землю и стала рвать на себе седые волосы.

И тогда, не выдержав, Вадим…

…побежал. Ему скрутили руки, чертыхнулись над ухом и с отчаянной злостью толкнули в спину.

Аэродром ревел двигателями.

– Возьмите пацана! – срывая голос, заорал усталый старшина.

– Куда его взять? – ответили. – У нас санитарный транспорт! Забиты до отказа! А он не ранен!

Старшина метнулся в сторону, где стояла группа дембелей, ожидая посадки на самолет. Парадная форма, набитые толстые чемоданы, береты и белые ремни. Звенят медали, дрожат руки, сверкают седые виски. Старший из дембелей, горбоносый сержант, уговаривал пилота, разбавляя южный акцент виртуозным матом.

– Возьми нас, командир, в долгу не останемся! Домой позарез надо. Жарко как в аду.

– Куда? – отвечал тот. – Мы двухсотых везем. Ждите своего транспорта.

В подтверждение его слов в трюм самолета грузили гробы. Цинковые ящики в дощатой обертке, фамилии, звания и номера частей. У некоторых окошки, чтобы родственники могли посмотреть.

– Вторые сутки ждем. А у меня жена рожает. Обещал из роддома встретить. Помоги по-братски. Я на эту землю сволочную, – горбоносый сплюнул, – смотреть больше не могу.

Устав от спора, пилот приглашающе махнул рукой. Солдаты заторопились внутрь, как птицы в скворечник.

– Сынки, – почти умолял старшина, волоча за собой Вадима, – возьмите с собой братишку. Только до Ташкента. Там его встретят.

– Возьмем, возьмем, – ответили.

Вадима завели внутрь, посадили прямо на ящики. «Только попробуй сбежать!» – читалось в напоследок брошенном взгляде старшины.

– Повезло братишке, – сказал один из дембелей, – в нулевую партию уходит. Скоро домой.

Повезло? Вадим мечтал лишь о том, чтобы остаться на войне. Самолет набрал высоту. Что-то постоянно стучало и шумело. Вадим знал, что это стучат убитые внутри гробов. Они хотят выбраться наружу. Однажды на базе он видел, как их грузят в цинк. Полуголые трупы в нижнем белье часами лежат кучей под солнцем. Затем их сортируют, наряжают в списанную со складов форму и раскладывают по гробам. Обгоревших и разорванных заваривают наглухо, без окошек. Иногда в гроб кидают руки и ноги, не заботясь, где чьи. Присыпают песком для веса.

Сейчас они хотят выйти, просят, стучатся. «Не сиди на мне, чиж!» – Вадим слышал это четко. Ящик под ним затрясся. Он не выдержал. Сорвался с места, только бы подальше от мертвецов и их пронзительных голосов. На него навалились, сбили с ног. Прижали к твердому полу.

– Повезло, говоришь? – грустно усмехнулся другой дембель.

– Пустите! – закричал он.

Его крик утонул в реве набирающего высоту самолета.

– Мне нужно обратно, – хрипел Вадим, и слезы катились по небритым щекам.

Внутренним взором видел, как она, голая и смеющаяся, купалась в крови врагов, облизывала покрытые липким пальцы, улыбалась и манила красными и такими желанными губами. Без благоуханного запаха цветов он готов был умереть прямо здесь и сейчас.

Но как умереть, если ты бессмертный?

Солдаты смеялись, крутили пальцами у висков и продолжали держать.

– Что же вы делаете? – с отчаянием сказал он. – Что же…