Будь моим Брейшо

Кэптен

Подхватив Зоуи на руки, я медленно иду в ее комнату, кладу ее поверх пледа и накрываю тонкой простыней.

Проверив ее лоб еще раз, медленно отступаю назад и прикрываю за собой дверь.

Я вхожу в свою комнату, но по какой-то причине, бросив планшет на кровать, иду дальше по коридору, пока не оказываюсь у двери Виктории.

Оглянувшись через плечо, отмечаю, что дверь в комнату Ройса закрыта, и шагаю вперед.

Ее дверь не заперта, по крайней мере, не в том смысле.

Моя ладонь прижимается к дереву, и я толкаю. Мое дыхание становится все более тяжелым, когда дверь медленно распахивается, демонстрируя темноту внутри.

Но я вижу ее.

Так она все же спит на кровати, но не под одеялом.

Ее волосы как-то светятся на фоне темно-синей наволочки.

Я знаю, что она не спит, слышу, как она сглатывает.

Я вхожу внутрь, останавливаясь в ногах у ее кровати, и она поднимается, чтобы сесть.

Длинные светлые волосы рассыпаются у нее по плечам, спадают вокруг нее.

Я обхожу кровать слева, и ее шея поворачивается, следя за мной.

Мои костяшки пальцев поднимаются, но мне не нужно направлять ее, ее голова поднимается сама по себе.

Темнота подчиняется моей невысказанной просьбе, даруя мне зрение и позволяя разглядеть ее лицо.

Надежда и ужас.

Такое убийственное сочетание, Красавица.

Она медленно опускает ноги на край кровати. Плавный звук, издаваемый атласом при соприкосновении с кожей, посылает пронзительный звон по моему позвоночнику.

Ее фигура поднимается, тело умоляет быть ближе к моему.

Она причина, по которой Зоуи приняла лекарство, причина, по которой она достаточно успокоилась, чтобы заснуть.

Она не должна знать, как делать все это.

Она вообще не должна знать мою дочь.

Но она знает.

Она записала те видео, дала моему ребенку то, чего я не мог.

Дала мне что-то…

Костяшки пальцев разжимаются, моя рука скользит вниз, чтобы я мог захватить впадинку ее горла, и она толкается в мою ладонь.

Мои пальцы дрожат на ее теплой коже, и она трепещет. Ее прерывистое дыхание достигает моих губ.

Мои плечи слегка изгибаются, я притягиваюсь к ней еще ближе, и ее рука поднимается, чтобы взять меня за запястье.

Ее хватка крепкая, но она дрожит.

Мой пульс тяжело бьется в ладони. А может быть, это ее пульс, который я чувствую нарастающим, все быстрее и быстрее, все громче и громче, блядь.

Это все, что я слышу, и это подталкивает меня ближе.

Ее позвоночник выпрямляется, туловище вытягивается, стирая расстояние, и вдруг эти кукольные губы оказываются совсем близко.

Я осмеливаюсь попробовать совсем чуть-чуть.

Большая гребаная ошибка.

Мои глаза закрываются, мой лоб наклоняется вперед, чтобы встретиться с ее лбом, когда я борюсь с рыком.

Она вздрагивает, сильно.

Каждый чертов миллиметр ее тела дрожит передо мной.

Из-за нужды?

Из-за желания?

Из-за страха?

Но не из-за того, что я сделаю, а того, что не могу…

Я наклоняюсь вперед, проводя своей нижней губой между ее губами, а затем провожу ею вниз, пока ее губы не смыкаются на моих. Прикусываю, нежно, но крепко.

Она прикрывает глаза от удовольствия, и мой член доволен, подергиваясь в джинсах.

Она задыхается, и мне требуются все силы, чтобы не заглотить ее судорожный вдох.

Так что я играю с ее шеей, как играл бы с ее ртом. Прижимаюсь губами к ее основанию, скольжу вдоль до впадинки горла.

Будь я проклят, если острая потребность не проносится по моим венам, посылая разряды в кончики пальцев рук и ног. Потребность, которая становится еще глубже, когда Виктория не только принимает то, что я даю, но и вздыхает при этом.

Глубокий тяжелый выдох, от которого ее спина выгибается дугой, прижимаясь грудью к моей, открывая мне шею еще больше, и мой язык скользит по ней. Пробуя и принимая, и этого недостаточно.

Не знаю, откинулась ли она назад, или я сам подтолкнул ее, но когда я открываю глаза, она подо мной, моя рубашка на полу, ее горячие руки проводят по моим бокам.

Такие гладкие, такие чужие.

И чертовски знакомые, как будто моя душа уже знает ее.

Мысли успокаиваются, проваливаясь глубже. Я опускаю свое тело, удерживаясь на локтях, когда просовываю свою ногу между ее.

Слегка надавливаю, отчаянно желая почувствовать, и злюсь, когда чувствую.

Ее глаза закрываются, когда ее возбуждение покрывает мою коленную чашечку, и я скольжу по ее влажным трусикам.

Ее дыхание становится тяжелым, и я прикусываю щеки изнутри.

— Ты все испортила, — говорю я ей, скользя ртом к ее уху и ниже к шее в мучительно медленном темпе. Я целую ее там, мои кулаки сжимаются на покрывале. Оттолкнувшись, заглядываю ей в глаза. — И я ненавижу тебя за это.

Ее грудь поднимается и опускается быстрыми рывками. Каждая секунда тянется за следующей, пока она смотрит, ожидая. Зная.

Это еще более возбуждающе.

Опьяняюще.

Безрассудно.

Я сползаю с кровати, и она быстро вскакивает вместе со мной. Ее глаза расширены от желания, когда я хватаю ее за колено, опускаясь на свое. Она опускает подбородок, изучая меня сквозь длинные темные ресницы. Одним быстрым движением я заставляю ее ноги свеситься с кровати.

Она задыхается, ее голова откидывается назад, обнажая кожу шеи, но я хватаю ее за подбородок и прячу соблазнительное место. Она наклоняется, но я отстраняюсь.

Ее ноги раздвигаются, и я думаю только о том, как идеально я поместился бы между ними.

Твою мать.

Я рычу, схватив ее за плечи. Ее язык скользит по задней стороне зубов, привлекая мое внимание к ее губам дьявольски красного цвета, намеренным забрать меня в ад, если я позволю им, ведя, вынуждая меня быть рядом, когда все, чего я хочу, это, черт возьми, бежать и бежать быстро.

Она берет власть без разрешения.

В доказательство я тянусь ртом к ее рту, но как-то замираю, лишь облизнувшись, и мои глаза устремляются на нее.

— Я так не думаю, спящая красавица, — шепчу я, и ее ноги раздвигаются шире, посылая дрожь вдоль моего позвоночника. Блядь. — Ложь на твоих губах жжет слишком сильно, что бы я к ним прикоснулся. Так что держи их подальше.

Небольшая складка появляется на ее лбу, но она не спорит.

Я кладу руку ей на грудь, провожу пальцами по ключицам, и она делает долгий вдох. Я толкаю.

Это занимает у нее несколько секунд, но, наконец, она сдается и откидывается назад, наклонившись, чтобы посмотреть на меня, стоящего на коленях между ее бедер. Ее карие глаза темнеют, веки опускаются, и она откидывает голову назад, кончиками пальцев касаясь лица.

В открытое окно дует легкий ветерок, и мурашки пробегают по ее бедрам, заставляя ее дрожать. Этого почти достаточно, чтобы я оторвался от нее.

Твою мать, это зрелище: она лежит на спине, дрожит и трясется передо мной, и все из-за ветра.

Я, блядь, сведу ее с ума.

Я провожу руками по ее трусикам, не отрывая взгляда от того места, где кончики моих пальцев погружаются в хлопок, и стягиваю их. Я бросаю быстрый взгляд вверх, когда она приподнимает бедра, но быстро сосредотачиваюсь на том, что хочу увидеть больше всего.

Что мне нужно увидеть, попробовать. Довести до безумия.

Такого же безумия, какое я чувствовал сегодня.

Все обжигает, как ложь.

Что она сделала и чего не сделала.

Что я сделал и не сделал.

Что она должна была сделать, но не стала.

Что я мог бы, но не захотел...

Я чувствую себя мошенником в своей собственной жизни, слабым и неуверенным, и я ненавижу это.

Но это, она передо мной, ужасно привлекательная и желанная, — это не ложь.

Она настоящая.

И прямо сейчас, сегодня, это то, что мне нужно.

Это эгоистично и глупо, но это происходит...

Я хочу ее и не могу с этим бороться, как бы я ни старался убедить себя держаться подальше, это только подстегивает меня подойти ближе.

Ее трусики сползают с бедер. Я использую весь свой контроль, чтобы не подглядывать, заставляя себя смотреть в пол, пока я приподнимаю ее ноги, чтобы полностью снять их. Она снова двигает ногами, как ей хочется.

Широко, блядь, раздвигая их, но все же я не жульничаю, не подсматриваю.

Мои пальцы начинают с ее лодыжек. Глаза следуют за левой рукой, когда я провожу по ее икрам, вверх по коленям, пока мои ладони не оказываются на ее бедрах. Мои руки дергаются, вжимаясь в ее мягкую кожу, и она испускает резкий выдох.

Какое же тело ты прячешь, Красавица.

Загорелое и подтянутое.

Скольжу взглядом выше, брови сходятся вместе, когда мое внимание привлекает густая тень чернил. Я наклоняюсь ближе, одаривая ее кожу горячим дыханием, и она вздрагивает в ответ.

Татуировка.

У нее есть татуировка на верхней части бедра, которая уходит под рубашку.

Фиолетовые лепестки, застывшие и опадающие, изогнутые и срезанные, истекающие ледяной синевой, свисающие с изогнутой колючей проволоки, играющей роль плюща, который дает цветам жизнь и одновременно забирает ее.

Разрушенная, но выносливая.

Мое сердце тяжело бьется, когда я задираю тонкую ткань ее топа, чтобы увидеть остальное, но ее рука летит вниз, сжимая мою в смертельной хватке.

Ее ноздри раздуваются, лицо сильно хмурится, и, будь я проклят, если мою грудь не сдавливает, как бы сильно я ни сопротивлялся.

Что…

О, черт. Ее шрамы.

Я ослабляю свою хватку, и медленно она убирает руку. Ее внимание переключается на мои руки, когда я провожу ими по рисунку, готовый перенести оба наших разума в одно место, забыв обо всем остальном.

Кончики моих пальцев исследуют кожу на ее бёдрах, растирая и поглаживая ее. Я обхватываю ее там, крепко и плотно, и сжимаю. Наши тела идеально, блядь, совпадают.

Я облизываю губы и медленно, насколько это возможно, перевожу взгляд на приз в центре, розовый и совершенный. Она не эпилирована, как я себе представлял, а аккуратно подстрижена, в форме зеркального отражения ее тела, с правильным изгибом.

Она не стесняется, не пытается спрятаться, а лежит, предлагая мне место за королевским столом.

Я провожу мизинцем вверх, прижимая его к самому центру, и встречаюсь со скользким, теплым доказательством ее возбуждения. Моя кровь раскаляется.

Мои глаза устремляются к ее. Ее зубы впиваются в нижнюю губу в тот самый момент, когда мой палец скользит по моей собственной. Мой язык жадно следует за ним, чтобы почувствовать этот первый, лихорадочный, гребаный вкус.

О, мать твою.

Моя голова откидывается назад, и я стону. Мой член теперь полностью твердый и напряженный в трениках, плотно прижатый к боксерам. Слишком тесно.

Я тянусь вниз, быстро сдвигая трусы к бедрам, чтобы освободить его. Из нее вырывается протяжный стон, посылая дрожь по моему телу.

Нет, нет. Нельзя, чтобы она контролировала реакции моего тела.

Она невысокая, ее руки достают до ног, поэтому я резко хватаю ее за запястья, кладу ее ладони мне на плечи и прижимаю.

Быстрый и сильный гул раздается в моей груди, усиливаясь с каждым ударом, каждый нерв в моем теле пробуждается от дикого желания. Я опускаюсь, пока не обдаю дыханием ее набухший маленький клитор.

Она дрожит, а я даже, блядь, не прикасаюсь к ней.

Я резко перевожу взгляд с ее ладоней на мне к ее лицу.

— Ни звука…

Говори своими прикосновениями. Твои стоны станут моей погибелью.

Ее голова поднимается, когда моя опускается вниз. Мой рот обхватывает ее клитор, ее колени приподнимаются выше на матрасе, толкая ее ближе ко мне.

Она зарывает мое лицо между своих ног, умоляя дать ей все, что у меня есть, а сегодня у меня есть многое.

Я прижимаюсь к ней, облизывая и посасывая, и когда ее тело начинает дрожать, мой язык вибрирует вместе с ним. Я сую левую руку в карман, быстро вытаскивая ее обратно, и прижимаю прохладную медь к ее щели. Ее тело охватывает безумная волна ощущений.

Мой горячий язык, прохлада металла, ночной ветерок, проникающий через окно, и грязная темнота, в которой мы играем.

Она задыхается, взлетает на кровати, прикрывая рот рукой.

— Вот так, — выдыхаю я. — Я не должен слышать тебя.

Мне, блядь, нужно, чтобы я не слышал.

— Ты кончишь для меня, прямо на кастет.

Так и будет, пульс бьется в ее киске.

— М-м, — стону я, прикладывая край костяшки мизинца к ее отверстию и двигая кулаком, покрывая свой кастет сверху донизу ее соком.

Левой рукой я все еще играю с ее центром, а правой беру свой член и начинаю двигать вверх-вниз. Сначала медленно, но когда ее ноги раздвигаются от наслаждения, я ускоряюсь. Ее голова поднимается, взгляд падает на мою руку, конца которой ей не видно, так как моя нижняя половина скрыта за матрасом.

Ее взгляд встречается с моим, и я удерживаю его, глядя прямо ей в глаза, пока работаю над своим собственным освобождением. Мысли о ее жаре в моей голове, ее вкус на моем языке.

Ее тело скользит по моему.

Ее губы раздвигаются, когда я подношу кулак ко рту, проводя языком по медному кастету, вылизывая его дочиста. Я стону, долго и громко, и следом кончаю себе в ладонь.

Я не оглядываюсь на нее, не жду, пока мое тело расслабится, а сердце замедлит бег.

Я стираю пот, кладу кастет обратно в карман и выхожу, но замираю прямо в дверях, когда ее шепот долетает до меня. И я даже не уверен, должен ли был это слышать.

— Ненавидь меня сегодня, Кэп, — говорит она себе. — Но будь осторожен. Возможно, завтра ты полюбишь меня.

Твою мать.