Будь нужным: Семь правил жизни

Что до меня, то многие свои успехи на посту губернатора, включая переизбрание, я объясняю уроками поражения на референдуме 2005 г. и построенной на их основе программой. Избиратели дали мне понять: втягивать их в мои разногласия с законодателями – большая ошибка. Разговаривать с ними как технократ или высоколобый эксперт, а не как нормальный человек-неполитик, за которого они голосовали, – не лучшая идея. Если я хочу чего-то добиться, сказали мне калифорнийцы, мне положительно не стоит больше прибегать к таким маневрам. Своими бюллетенями избиратели просили меня изъясняться понятно и указывали на моих противников, сообщая, что решение проблемы – там.

И я послушал. После референдума я пригласил лидеров обеих партий из обеих палат законодательного собрания к себе в самолет, и мы вылетели в Вашингтон на встречу со всеми конгрессменами от нашего штата – поговорить о том, как нам лучше служить народу. По пять часов кряду – туда, потом обратно – мы сидели в тесном салоне на высоте 12 км над Америкой и общались не как политические противники, а как государственные служащие с общей задачей: сделать жизнь калифорнийцев счастливее, богаче, здоровее. Через несколько дней, к возвращению домой, мы в общих чертах набросали целый пакет кросспартийных инициатив.

Если бы я не внял урокам 2005 г. и предпочел плакаться об итогах референдума и обвинять соперников, вместо того чтобы бросить партийные стереотипы и взять на себя ответственность за свои просчеты, ни одна из этих инициатив, скорее всего, не стала бы реальностью. И уж точно чёрта лысого меня бы переизбрали в следующем году. Не будет преувеличением сказать: эти успехи, которых мне повезло достичь, были прямым следствием осмысления неудачи.

Нарушайте правила

В 1972 г. комик Джордж Карлин записал диск Class Clown, куда вошел скетч, ставший потом невероятно знаменитым. Длинный монолог под названием «Семь слов, которые нельзя произносить на телевидении» посвящен бранным словам, которые запрещены в эфире.

В доме Шварценеггера есть всего три запретных слова: «Всегда так делали». Слыша эту фразу, я бешусь. Меня коробит, когда ею оправдывают отказ от новшеств, которых не понимают. Но особенно я выхожу из себя, когда люди, взявшиеся за новое дело, сдаются под напором этих трех слов и принимают статус-кво. Тут я просто чувствую себя Джоном Матриксом в садовом сарае[15].

Стремясь к масштабной цели, вы должны понимать, что встретите сопротивление. Люди с четкой картиной будущего пугают тех, у кого ее нет. Те инстинктивно выставляют ладони: «Нет, подождите! Давайте не так быстро!» Дело не в том, что они сомневаются в ваших силах, как скептики. Нет, они считают, что вообще ничего не нужно делать. Новые идеи их пугают. Большие замыслы – устрашают. Им неуютно рядом с теми, кто стремится ломать шаблоны и поднимать волну. По какой-то причине им гораздо проще с такими, кто без вопросов соглашается с тем, что есть некий порядок – «всегда так делали».

Очевидно, что сам я не из этих. Предполагаю, что и вы тоже. Вся моя жизнь была упражнением в том, чтобы поступать не так, как поступали всегда. Занимаясь бодибилдингом, я тренировался дважды в день, а все тренировались один раз. Став актером, я не снимался в эпизодах и сериалах, как советовали продюсеры, а искал только главные роли. В политике я не хотел быть мэром, членом городского совета или сенатором от штата, как предлагали мне партийные боссы и вершители карьер, – я сразу метил в губернаторы. С первых шагов в своем видении я был лучшим культуристом, потом величайшей кинозвездой, потом – помощником миллионов людей. Не однажды, не когда-нибудь, а как можно скорее. Начинать с малого, карабкаться по какой-то невидимой лестнице или ждать разрешения – такого мой план не предусматривал.

Это не очень нравилось привратникам, торговцам влиянием и охранителям, которые попадались на каждом из этапов моей жизни. Больше, чем мое желание поднимать волну, их беспокоило только то, что я не слушаю их нытья, – а мне было плевать, что им это не по нраву.

Отчетливее всего это проявилось, когда я был губернатором. На посту я нарушил кучу правил, и больше всего это возмущало товарищей по партии. После назначения главой моего секретариата демократки Сюзан Кеннеди все переполошились, будто я впустил лису в курятник. Один депутат-республиканец настолько переживал, что пришел ко мне в кабинет, сел на диван рядом со столом, огляделся, словно карикатурный злодей-заговорщик, и прошептал мне на ухо, что Сюзан – лесбиянка (вдруг я не знаю). То есть предостерег. Я это, разумеется, знал, но какое это имело значение?

«Но вы же знаете, что она сожгла свой лифчик?» – спросил он, явно пытаясь во что бы то ни стало заставить меня передумать.

«И что? – спросил я. – Мне-то он нужен не был».