Отстояв в дозоре, Строп сошел со стены и тяжело сел в тени каменной арки. Мысль, как слепая лошадь, все ходила вокруг того, что хочется пить — полкувшина в день — это не дело! — и что завтра сражение. Тифон прислал с птицей весть, что высадится южнее крепости и подойдет по коттской дороге, отрезая бунтарям путь к бегству. Воинам Анжиера надлежало выйти из крепости после полудня, чтобы отвлечь внимание диких. Строп выпросил разрешение вести в бой отряд Восточных ворот. Если он хорошо сделает дело, в победных торжествах может забыться подозрение в измене, которое тяготеет над ним…
— Привет собрату по ладье!
Строп поднял голову, увидел неслышно подошедшего Акеана, буркнул в ответ что-то неразборчивое.
— Я давно хотел побеседовать с тобой, — продолжал Акеан, не смущаясь холодной встречей, — но Держащий меч не отпускал меня ни на шаг. Ведь никто лучше не мог рассказать ему о самозванце, его повадках и хитростях.
— Да уж! — хмыкнул Строп. — У тебя было время их изучить!
— А иначе мне бы не удалось украсть у него тайну анжиерских рабов. Разве не достоин этот подвиг большой награды?
— Еще бы! — сказал Строп с горечью. — Того, кто, облизывая сапоги врагу, вымолил себе жизнь, осыпают похвалами, а сохранявшему верность грозят вынуть печенку…
— Ну, не будем пререкаться, Строп. Мы с тобой можем и принести друг другу вред и оказать помощь. Вот ты сказал, что я… унижался перед самозванцем. Это была необходимая хитрость, но не все поймут ее как надо. Или бой у этой проклятой речки: ты же
видел, что меч мой сломался от страшного удара, который я нанес.
— Я видел, как ты кинул меч и протянул руки навстречу ремню.
— Зря ты не хочешь понять: для тебя лучше, чтобы мой меч сломался, а Севз почтительно звал меня в соратники.
— Почтительно?! — Строп не удержался от смеха.
— Значит, упорствуешь! — сказал Акеан, желтея от злости. — А я ведь тоже сумею рассказать кое-что. Например, как ты дал отсрочку той гийской колдунье, чтобы погубить Аргола. А потом обещал самозванцу лишить Керб и Умизан бдительности…
С каким бы наслаждением Строп придушил двойного перебежчика! Но перед глазами поплыли пытки, тюремная яма, клювы коршунов — и стойкость покинула стареющего волка. Акеаи, щурясь, смотрел, как гнев и страх борются за душу воина.
— Ну, — сказал он, — мы поняли друг друга?
Строп опустил голову.
В полдень, когда дозорные на холмах маялись от жары и скуки, за крепостной стеной раздался звон оружия. Щит Южной башни плавно лег на край рва, и по нему двинулись ряды бронированных воинов. По бокам колонны ехали два челна конных, пуская зайчики длинными копьями. Позади качались два мамонта с лучниками на боевых площадках. Бивни огромных зверей были отпилены до половины и кончались бронзовыми остриями; в хоботе у каждого было нечто вроде вязанки из копий с торчащими в стороны остриями.
Когда в шатер Севза вбежали с вестью, там была Майя. В последние дни она стала ласковее с мужем: не насмехалась над его грубыми повадками, а, слушая замыслы о будущем величии, порой отворачивалась, чтобы скрыть вздох.
При словах гонца Севз вскочил и потянулся за доспехами. Один за другим входили вожди. Затягивая панцирь, опоясываясь мечом, он спрашивал, отдавал распоряжения, обдумывал бой. Майя невольно любовалась мужем. Он не бахвалился, но и не трепетал перед решающей схваткой,
О, будь у Быка чуть больше шансов, она решилась бы на другую игру* И как бы она украсила мощь его власти своей красотой, острым умом, рысьим чутьем на все необычное, способное одолеть бездну забвения… Но нет, удача оставила могучего Быка, и волки лижут его следы. Пора отыгрывать самый ценный камень!
— Останься, — сказала она Севзу, — пусть начнут без тебя. Я сегодня еще не насытилась твоей мощью, о Бык Быков!
— Нет, — сказал Севз, натягивая тетиву.
— Ну, выпей чашу перед боем. Последняя некта из запасов храма.
— Женщина, ты не знаешь битвы! — усмехнулся Севз. — Она пьянит сильнее любой некты. А от питья лишь слабеют удары.
— Впервые ты не делаешь то, о чем я прошу…
— А ты думала — буду клевать все, что насыплешь? Что? Плащ с молниями? Не надо — в бою длинная одежда только мешает.
Севз велел пеласгам и оолам медленно отступать, заманивая врагов подальше от ворот. Потом гии и котты должны ударить слева, а борейцы сзади. Ли-бы и япты, оставив заслоны у Северных ворот, подтягивались к месту схватки.
Подбадривая себя криками, сутулые рыбари оолы то подбегали к искрящимся бронзой рядам, швыряя камни и метательные дубинки, то врассыпную кидались назад. Более искушенные в войне пеласги соблюдали нечто вроде строя: когда один ряд с гарпунами бежал на врагов, другой, натянув луки, готовился встретить ответный удар.